Быть может, ещё не поздно вернуть всё назад?
Глубоко в своих мыслях Вэриан успел уже трижды отказаться от того, чтобы войти в эту комнату, но кадры из его сна, снова появившееся в его голове, любезно напомнили ему, что находится в этой комнате. Если он войдет туда, пути назад не будет. Дорожка в старую, привычную жизнь сотрется с карты. Он не сможет вернуться обратно. Но лишь открыв эту дверь, он сможет получить ответы. Он же жаждал правды. Почему именно сейчас, когда всё то, что ему было так необходимо стоит перед ним на блюдечке, у него вдруг появилось столько сомнений?
Голова разрывалась от противоречащих мыслей. Одна твердила, что стоит сейчас же убраться отсюда, пойти в замок, извиниться перед Кассандрой и забыть всё это, как страшный сон. Вторая же уверяла, что именно за этой дверью находятся ответы на все вопросы, если он сейчас переступит порог, преодолеет последнее препятствие, ему откроется правда. Он больше не мог этого вынести. Мальчик чувствовал себя так, словно должен выбрать между быстрой смертью или вечными мучениями. Не желая больше терпеть всё это, алхимик практически наугад выбрал один из вариантов и с силой толкнул дверь перед собой.
Перед тем, как его мозг был парализован от увиденного, в голове проскочила мысль о том, что тут довольно яркое освещение.
С застывшим в глазах потрясением и шоком, он созерцал ту самую картину, которая с давних пор ассоциировалась с ужасом и болью в глубинах его подсознания. Перед ним величественно возвышался прекрасный золотой камень — памятник его страданиям. Янтарь освещал теплым ярким светом почти всю комнату, но поверхность его была холодна, словно лед. Именно такой мальчик и видел принцессу Короны в один памятный день, когда на плечи этой самой глупой девушки легла судьба всего королевства. Всего королевства и одного друга, которому та отказалась помочь.
На глазах выступили слезы. Но они не имели никакого отношения к яркому свету, режущему взгляд. Буквально из ниоткуда образовавшийся ком сдавливал горло, не давая возможности вдохнуть хоть немного воздуха. Внутри огромного камня застыл человек. Человек, которому он не смог помочь. Которого он уже в который раз подвел. Голова закачалась в разные стороны, а дрожащие губы в отрицании зашептали:
— Нет… нет…
Вэриан по воле какой-то неведомой ему силы сорвался с места и с силой ударился прямо о золотой барьер, что лишь несколькими сантиметрами отделял его от отца. По груди и рукам прокатилась волна тупой боли. Ничего. Плевать. Еще немного и все получится. Нужно лишь постараться… Где-то на задворках разума он понимал, что это бесполезно, но он не мог бездействовать. Он должен сделать хоть что-то, что-угодно, лишь бы не чувствовать себя неблагодарным отродьем, ни во что не ставящим жизнь родного человека.
Спустя около десятка бесполезных, не приносящих никакого результата попыток, Вэриан наконец обессиленно облокотился на камень и, съехав по его гладкой поверхности, упал на дрожащие колени. Он был настолько разбит, настолько несчастен, настолько усталым от всего этого, что слёз просто не хватало, чтобы продолжать оплакивать его личное горе, его разорванную на мелкие куски жизнь. А потому в какой-то момент они просто закончились, а бедному алхимику оставалось лишь закрыть глаза и давиться собственной черной болью, что теперь заполняла его вместо кристально-чистых слез.
Он на секунду вспомнил один из своих кошмаров, где его отражение в янтаре было лишь грязной чернильной массой, каким-то чудом удерживающей форму четырнадцатилетнего мальчика, и это заставило его на миг открыть глаза и вглядеться в полупрозрачную поверхность камня. На парня словно из тусклого зеркала глядел он сам в своей нормальной, вполне отличимой от черного пятна форме. Всё в нем было таким же, каким было всегда: россыпь ярких веснушек на лице, темные волосы с застрявшей в них голубой прядкой. Но глаза… Их небесная синева куда-то пропала, оставив после себя лишь пустую серую оболочку. Возможно, тоже самое произошло и с его чувствами.
Внезапно послышался глухой скрип и ужасно взволнованные, торопливые и нечеткие шаги. Спустя всего несколько секунд слегка приоткрытая дверь с силой распахивается, едва не слетая со старых ржавых петель, и громко ударяется о каменную стену.
Кассандра с обеспокоенным лицом врывается в комнату и застывает на месте, находя взглядом Вэриана, сидящего на холодном полу боком к ней и облокачивающегося на янтарь.
В её глазах читается смесь ужаса, сожаления и печали, которые никому и никогда ещё не доводилось видеть в них. Её тяжелое дыхание и уже чересчур бледное лицо тоже никак не напоминает того холодного, стального, непробиваемого воина, коим она была раньше и так хотела оставаться. Но при виде столь очевидно разбитого мальчика, фарфор души которого был вконец сломлен, её сердце своим жалостливым треском вновь напоминает своей хозяйке о том, что оно вовсе не каменное.
Она медлит пару минут, не решаясь даже вздохнуть в образовавшейся тишине, прерываемой лишь каплями осеннего дождя, но после, всё же собравшись с силами, необычайно неуверенно, извиняющимися тихими шагами подходит, после чего неловко садится рядом с алхимиком, который словно и не замечает, что она здесь.
— Вэриан… – тихо начинает девушка, делая короткую паузу, будто надеясь на какую-то реакцию со стороны своего собеседника, но тот продолжает лишь тихо и прерывисто дышать, явно не желая контактировать с ней. – Я-я знаю, что поступила ужасно и что я больше не имею права на прощение и доверие, но… Пожалуйста, ты только подожди немного, и мы обязательно спасем твоего отца. Мы всё исправим, я… – Едва не слетевшее с языка слово «обещаю» заставило её подавиться заледеневшим воздухом. – Я всё сделаю, чтобы исправить это.
Но мальчик лишь продолжал устало прижиматься щекой к гладкому камню. Глаза его были закрыты, но она знала, что он ещё долго не сможет заснуть.
— Вэриан, ты ненавидишь меня, и это правильно, но…
— Я не ненавижу тебя, – бесцветным голосом прошептал он, словно не желая слышать бессмысленной болтовни Кассандры. – Мы уже проходили это.
Брюнет слегка повернул голову в её сторону и приоткрыл потемневшие глаза, в которых более нельзя было прочитать ничего, кроме притупившейся усталостью боли.
— Сначала предательство, потом грусть и ненависть, а потом боль, и боль, и боль, тюрьма, одиночество, и снова боль. – Он заглянул ей в глаза совершенно не детским взглядом, страдающим и до дрожи забитым. – Я не хочу больше этого. Я так устал от всех этих… чувств. – Он вновь отвернулся, чуть сильнее вжавшись в ненавистный, но в то же время родной янтарь. – Я просто хочу, чтобы всё это кончилось. – Его голос задрожал, словно необычайно хрупкое стекло. – Не хочу больше испытывать что-либо. Я так устал от чувств. Ты хоть знаешь, какого это, когда ты ненавидишь и любишь одновременно? Это разрывает изнутри, уничтожает, и я больше не хочу этого чувствовать.
Кассандра не могла найти слов, что не казались бы в данной ситуации глупыми и неуместными. Ей было ужасно неловко и так странно слышать слова безжалостно раздавленного жизнью взрослого человека от всего лишь четырнадцатилетнего подростка. Это было ненормально, даже в её понимании мира, который в её глазах выглядел очень и очень жестоким.
— Однажды… тебе станет легче, – невнятно пробормотала фрейлина, уже практически не имея власти над собственным голосом, что так внезапно стал непривычно тихим и тонким. – И-и я… я помогу, если ты позволишь.
Вэриан зажмурился, силясь сдержать слезы, которые, как он надеялся, больше не потревожат его безразличную оболочку и от которых уже болит голова. Он ведь уже было подумал, что больше ничего не почувствует. Тогда почему же к горлу подступают и подступают противные слезы?
— Ка-а-ак…? – протянул он хриплым, тихим голосом, закрыв рукой глаза, на которых продолжала накапливаться обжигающая жидкость. – Как я могу довериться тебе снова? Неужели ты думаешь, что это так легко?
Кассандра рвано вдохнула воздух и вздрогнула от холода, который пронзил её легкие. Она не могла смотреть на него, понимая, что его прежняя жизнь разбилась вдребезги благодаря ей и уже никогда не вернется в прежнее русло. Но она не должна быть слабой. Она не может быть слабой сейчас.