— …а потому, что вы принадлежите к огромному числу тех, кто вечно преследует то, что они называют злом, но, по сути, не имеет вообще никакой позиции. Я прав?
Тойер молчал. Умереть, думал он, вообще-то нельзя. Можно либо жить, либо быть мертвым. Что такое умереть?
— Вы обнаружили мое внешнее ухо?
Тойер кивнул.
— Но вы, мелкий гейдельбергский полицейский, подумали, что кто-то исподтишка подбирается к картине, что этот кто-то такой, как и вы, и его можно теперь арестовать и посадить за решетку. Вы не предполагали, что этот человек делает то, что ему нужно.
Тойер кивнул.
— И еще у вас чесались руки. Вот я сейчас ему покажу! Сейчас я его арестую, этого мелкого мошенника… Как комично. Бешеная щука, да еще только что обманутая, как я с удовольствием услышал, действует в одиночку. Вот только тот, с кем вас обманула ваша баба, пожалуй, не преступник. Тут уж ничего не поделаешь.
Тойер кивнул. Ничего другого ему не оставалось.
— Вы, жалкое создание! Вам будет интересно услышать: я специализируюсь на том, чтобы привозить богатым клиентам то, что они хотят. Неважно, что. Абсолютно неважно. Я просто приношу и не иду ни на какие компромиссы.
— Эта картина фальшивка, — сообщил Тойер. — Мы почти уверены.
— О-о, я так и думал с самого начала, — рассмеялся Дункан. — Вот только вы со своим тупым полицейским мышлением, разумеется, не можете себе представить, что есть человек, который забавляется, покупая даже подделки под картины его любимого художника, подделки, подражания и все такое. Мой заказчик хочет видеть у себя все, что как-либо связано с именем Тернера, и не успокоится, пока не скупит все. Ему нужен весь Тернер, целиком. Он не такой, как я, но мы похожи в нежелании идти на компромиссы. Ему требуется все, но, конечно, он хочет также знать, что это такое. Только поэтому я еще здесь, я хотел выяснить все точно. Тут мне подвернулись вы с вашими мелкотравчатыми расследованиями. Некоторое время я тоже в них участвовал. Но теперь, после остроумной ссылки на освещение, я уже уверен. Эта картина попадет в коллекцию подделок.
Тойер вспомнил, что несколько лет назад была украдена знаменитая картина Тернера.
— В скором времени ваш трогательный городишко, вероятно, попадет на Сотбис, и тот знаменитый вид на Гейдельберг попробуют продать, — продолжал Дункан в прекрасном настроении, словно мог читать мысли сыщика. — Забудьте об этом. Она окажется в руках аукциониста. Он располагает неограниченной возможностью предлагать ее. Действительно неограниченной. И он никому не сообщит, кто в конце концов купил картину.
— Если он сообщит, то тут же умрет, как я догадываюсь, — устало заметил Тойер.
Дункан не ответил, но не оттого, что это была тайна, а оттого, что в безоблачный день незачем объявлять, что солнце светит.
— Почему вы просто не купили картину у Зундерманна?
— Потому что она не стоит той суммы, какую запрашивает этот идиот, вот почему. Как уже сказано, мой заказчик и я похожи — правила устанавливаем мы, а не другие. И не Зундерманну устанавливать цену.
— Кто же ваш заказчик? — ворчливо спросил Тойер. — Мистер Икс?
— Я совершенно уверен, что долго не проживу, если расскажу об этом, — усмехнулся Дункан. — Но я поделюсь с вами этой информацией за пару часов до вашей кончины. Он всегда с гарантией принимает меры предосторожности.
— Ну, вы этому правилу не следуете, — выпалил комиссар, ожидая вспышки гнева.
Однако реакция Дункана была спокойной:
— Гравитацию я тоже не отменю, хотя лично мне было бы приятней парить в воздухе. Я могу что-то принять, если за этим стоит нечто великое. Но в замшелых условностях вашего мира нет никакого величия.
— Зачем этому божественному императору Тернер? — Тойеру вспомнились те краткие минуты, когда он наслаждался каталогом Тернера, и это ощущение никак не связывалось у него с якобы неограниченной властью. Наоборот, оно скорей настраивало на скромность.
— Он собирает его, — просто ответил Дункан. — Я допускаю, что картины ему нравятся и он хочет иметь их у себя. Когда их получит, захочет чего-то другого. И тоже получит.
Тут эмиссар таинственного коллекционера внезапно схватился за телефон и позвонил студенту Зундерманну: он зайдет к нему после обеда, с ценой он теперь согласен, и все может пройти как запланировано.
— Он злится, — сказал Тойер. — Он злится на вас за то, что вы делаете. Вам это все равно, но тем не менее это так.
Дункан оживился.
— Если вам так хорошо ведомо зло, господин комиссар, — сказал он с насмешкой, — тогда объясните мне, пожалуйста, что такое добро, за которое вы скоро сложите свою репу. Только избавьте меня от пустых слов про играющих детей, цветочки у дороги или способность некоторых врачей так ловко вырезать карциному из сисек, что супруг и после операции горит желанием трахаться.
Тойер молчал и укутался в свое молчание, насколько мог, ему было холодно. Если я сейчас ничего не скажу, думал он, то останусь ничтожеством, даже если выживу. Потому он сделал попытку:
— Аккорды… свет… моменты, когда все получается…
Дункан оглушительно расхохотался.
— Для добра нужно создавать предпосылки, условия… — запинаясь, бормотал Тойер. — Добро может быть только…
Дункан развязно ржал.
— Предпосылки для этого невозможны без морали… — подавленный, комиссар замолчал.
— Господи, как же вы напрягались. — Дункан утер слезы, выступившие на глазах от смеха. — Я даже устал слушать… Знаете что? Сейчас мы сходим и поедим. На Клингентейх есть маленький итальянский ресторанчик, очень неплохой.
Тойер сидел за рулем.
— Что вы будете делать, если нас остановит полицейский патруль?
— Это почти исключено, — спокойно заявил Дункан, — весьма маловероятно. Было гораздо вероятней, что вы придете один. Вы мне еще понадобитесь.
— Но не себе, — тихо сказал Тойер.
— Приехали, — объявил Дункан. — Остановитесь.
— Здесь мы заработаем штрафную квитанцию, — с сарказмом пробурчал комиссар.
— Я оплачу, — усмехнулся Дункан. — Вы так и так мой гость. Но ключик дайте мне, пожалуйста, на хранение.
Гордый хозяин молча показал им на места у двери.
— Он знает меня, — доверительно шепнул Дункан. — Этот столик мой уже несколько дней. Если дело примет неудачный оборот и я, к сожалению, буду вынужден вас тут застрелить, в четыре прыжка я доберусь до машины.
Подошел кельнер и спросил, какие принести напитки. Дункан заказал белое вино, незнакомое Тойеру. Официант поднял брови — клиент знал толк в благородных напитках.
Тойер обдумывал, как бы ему вонзить в своего потенциального палача вилку или нож. Тот, полностью расслабившись, изучал меню, но вдруг, не поднимая глаз, приставил под столом пистолет к его животу.
— Огнестрельные раны особенно болезненны, я напоминаю просто так, на всякий случай. Ведь вы сейчас прикидываете, как бы испортить мне рубашку каким-нибудь тупым столовым прибором. Итак, я выбрал, — добавил Он довольным тоном и захлопнул карту. — Да, вы ведь не посмотрели меню! Тогда я сам сделаю за вас выбор. Какие у вас предпочтения?
— Только не рыбу, — ответил Тойер, стараясь не терять самообладания. — Терпеть не могу рыбу.
Когда подошел официант, Дункан заказал два карпаччо из лосося и сказал, что с горячим блюдом они пока подождут.
— Вам это доставляет удовольствие, не так ли? — Тойера уже заранее тошнило при мысли о сырой рыбной тряпке, которую ему принесут.
— Да, — подтвердил Дункан, — это доставляет мне удовольствие. Мне все доставляет удовольствие. Мое ремесло доставляет мне удовольствие! — Тойер грустно взглянул на него. Теперь он почти не сомневался, что не переживет этой встречи, и взвешивал свои последние шансы. Пожалуй, они заключались в том, чтобы смутить, разозлить Дункана, вынудить его на что-либо опрометчивое. Он вспомнил про убитого мальчишку.
— Сколько человек вы уже убили? — поинтересовался он спокойно, будто спрашивал, который час.
Дункан задумался с гордым видом, явно оценивая список жертв.
— Есть кое-кто. А сколько народу умерло с голоду, когда вы тут лопаетесь от обжорства?