— Разобрать свой письменный стол, — серьезно ответил Тойер. — Хватит с меня.
Его молодые коллеги потупились.
— Дьявол! — рявкнул Хафнер и тут же задымил как паровоз.
— Апрель, апрель, — лукаво улыбнулся Тойер. — Шутка. Я хотел взглянуть, насколько вы подвинулись.
Штерн облегченно выпустил воздух из грудной клетки, словно обстрелянный морж. Но вскоре общая радость увяла.
— Зундерманна придется выпустить, — сказал Лейдиг. — Нам не удалось его расколоть. Держится он железно — мол, картина продана, он не знает, где она. Его алиби на ночь преступления подтверждено.
— А что Базель? — спросил Тойер.
— Ничего — кроме того, что Вилли там всегда встречался с мальчиками. Одного он называл Давидом. Коллеги его загребли — он оказался без медицинской справки. Они прислали нам его фото, вот оно… — Штерн поднял снимок. — Похож на Зундерманна.
Тойер разглядывал мрачную физиономию подростка. Он в самом деле походил на Зундерманна, но казался менее дерзким.
— Вилли поставил не на ту лошадь, — пробормотал он. — И мы тоже.
— Ну вот, — подытожил Лейдиг, — фактически единственное, что мы выяснили: Зундерманн признался, что и с Вилли немножко «баловался», как он выразился, но к подделке картин не имеет никакого отношения. Хейльброннские коллеги обнаружили у Вилли дома все, что нужно для подделки картин, но ничего такого, что указывало бы конкретно на эту картину Тернера.
Лейдиг сильно похудел, вероятно, в последние две недели он руководил работой группы.
Тойер не согласился с пессимизмом своих коллег.
— Так у него была связь с Вилли? Господи, да это же кое-что!
— Он сказал, — неохотно продолжал Штерн, — что его забавляет, когда старики превращаются в свиней. А к тем троим парням он, разумеется, не имел, по его словам, вообще никакого отношения. Но если и имел, то ловко спрятал концы в воду. Мангеймские коллеги ничего не нашли.
— Они никогда ничего не находят, — проворчал Хафнер. — Пустышки.
Лейдиг зевнул.
— В сексуальной связи нет ничего уголовно наказуемого. А Зундерманн заявляет, что это не его проблема, подделывал там Вилли что-нибудь или нет, они с ним никогда об этом не говорили.
— А эта профессорша Обердорф все еще стоит на своем, что картина подлинная? — Тойер был вынужден напрягать волю, чтобы вернуться к своему прежнему мышлению.
— Без оговорок, — ответил Штерн. — После всего, что было, это звучит как безумие, но мы не располагаем никакими вескими доводами.
Тойер вспомнил что-то забавное и улыбнулся.
— А что Ратцер?
— Тут мы кое-что знаем. — Лейдиг потянулся за своими записями. — Он просто фонтанировал и рассказал нам много. После того как Вилли его наколол, господин студент обиделся и следил за карликом. Он также обратил внимание на историю с Тернером. У него нашли такой же каталог, в котором вы прочли про Фаунса. Вы оказались правы во всем: Ратцер хотел устроить какой-нибудь громкий скандал, не зная точно, что из этого получится. Как это он сказал? — Он пробежал глазами пару записок, прежде чем продолжил: — Вот: «Я хотел все закончить чем-то ужасным, — точно, как вы и сказали, — но какой именно это будет ужас, я решил предоставить высшим силам».
— Вот ведь какой идиот! — от всей души вырвалось у Хафнера. — Впрочем, по-видимому, он получит лишь условное наказание. Так ему и надо.
— Про смерть Вилли он узнал лишь от Ильдирим. После этого забрался в его жилище. Внизу было открыто, ведь это одновременно и вход в винный погребок, и наверху «божий человек», к своему удивлению, открыл дверь конторской скрепкой. Она была лишь захлопнута на защелку и не закрыта на ключ. Вероятно, Вилли в вечер своей гибели лишь ненадолго отлучился из дома. — Лейдиг зевнул.
— Вы помните? — снова подключился Штерн. — Один из той винной братии в погребке на первом этаже сказал, что Вилли что-то записывал в дневник. Мы каждый день звонили в полицию Хейльбронна…
— Они наверняка оглохли от наших звонков, — послышалось уточнение из-за густых клубов дыма.
— Ничего — никаких записей, вообще ничего.
Лейдиг взял у Хафнера сигарету, и тот это стерпел. На какой-то краткий, нехороший момент у Тойера возникло ощущение, что все лучше понимают друг друга и без него.
— Обердорф мы еще не сообщили об… открытии, которое сделала ваша подруга… Хотели дождаться вас. — Молодые коллеги смотрели на него как три школьника, которые вытерли доску и теперь ждут от учителя похвалу и кусочек шоколада.
— У меня нет с собой шоколада, — сказал Тойер.
Его группа молчала.
— Извиняюсь, — буркнул он.
— Вы в самом деле можете уже работать? — осторожно поинтересовался Штерн.
— Я еще никогда не мог работать, — с улыбкой ответил Тойер.
Потом он позвонил Ильдирим. Она заметно обрадовалась, что он снова берется за дело. Свое намерение контролировать почту и разговоры Зундерманна она не смогла реализовать — из-за разделения с властями Мангейма сфер компетенции, но, возможно, на текущей неделе что-нибудь сдвинется с места.
Вечером он ужинал с Хорнунг у нее дома.
— У меня ощущение, что не хватает какой-то детали, чтобы сложилась — да, это слово я уже не могу слышать — цельная картина, — сказал он между двумя вилками салата и поперхнулся.
Так как внезапно перед ним возникла вся панорама этого дела.
От Хорнунг не укрылось, что ее друг внезапно вздрогнул. Она тоже опустила вилку.
— Я что, купила не тот уксус?
— Ах вот что! — воскликнул Тойер. — Вот как все, вероятно, было! Вилли еще студентом зацепился за Обердорфшу — это чудище рано добралось до профессорского ранга! Поэтому он и поддался на уговоры Зундерманна — сфабриковать что-то более внушительное, чем обычно. Он был явно влюблен в этого юнца, а в таких ситуациях люди охотно соглашаются на что угодно, ведь теперь он мог доказать, что он не просто старый карлик, а мастер! Но Зундерманну с самого начала требовались лишь деньги, а наследство, вероятно, лишь укоренило это желание. — Проклятье! Конечно, он терпеть не мог и профессоршу Обердорф, но дело прежде всего. Мальчишка из тех, кто никогда не бывает доволен тем, что имеет!
— Все сказанное тобой имело бы смысл, если бы это он убил Вилли. — У Хорнунг ползли мурашки по спине. Она уже успела привыкнуть к тому, что на ее глазах велось бесконечное расследование, и никаких результатов.
— Но это сделал не он! — воскликнул Тойер. — У него твердое алиби в «Компаньоне» — и поэтому…
— Ну?
Тойер видел все как картину, озаренную тёрнеровским светом. Вид на Гейдельберг, открывающийся ночью с плотины. Маленький Вилли, который понял, что щеголеватый юнец водит его за нос. Рядом с ним стояла Валькирия, вдвое выше серого карлика. Он посвящал ее в свои секреты.
— В картинах времена сосуществуют рядом, — проговорил комиссар и поднялся, как слепой, который вслушивается в шорох многообещающей лотереи. — Он вызвал ее на плотину, чтобы объяснить ей, как она позволила себя провести. И тогда, узнав об этом, она хватает маленького мужичонку и швыряет его в воду. Ее ненависть, по-видимому, безгранична — после лондонской истории еще одна ошибочная экспертиза может ее прихлопнуть навсегда. И она просто не верит. Едва карлик утонул, утонули и его слова. Тот, кто хочет ей зла, зашел в этом слишком далеко, слишком далеко. Теперь она может идти лишь вперед. Но на картине маячит и Зундерманн. Я вижу, как он идет к вилле профессорши, с другого берега он кажется совсем крошечным. Он знает, что она примет картину за подлинник, совершенно уверен в этом, иначе бы и не затевал ничего. Она порвала его магистерскую диссертацию и теперь должна что-то для него сделать. Немножко «би» никогда не повредит, и его забавляет, когда немолодые люди превращаются в свиней… С его помощью…
Хорнунг с сомнением взирала на него.
— Только что я мыслил как художник, — сдержанно извинился Тойер. — Теперь я возвращаюсь назад, к языку слов.
— Мило с твоей стороны.
— Возвращаюсь назад, — мечтательно повторил он. — Возможно, я действительно возвращаюсь назад. Вот только куда? — Он ожидал, что увидит что-то желтое, но видел лишь Гейдельберг с плотины. В неверном свете ночных огней.