Я, побродив вокруг, возвращаюсь в машину, потом снова выхожу погулять. Огромная часть путешествий состоит в пустом ожидании, которое раздражает путешественника и вгоняет в депрессию. Память возвращает в другие места, где тоже приходилось ждать, — залы отлета в аэропортах, автовокзалы, пустынные, палимые солнцем обочины дорог. Все эти места окрашены одним и тем же чувством уныния и отличаются друг от друга лишь немногими мелкими деталями. Бумажный пакет, надуваемый ветром. Отпечаток грязной подошвы на кафельном полу. Спонтанные вспышки флюоресцентной лампы. От нынешнего места в памяти останется растрескавшаяся кирпичная стена, все больше и больше раскаляемая солнцем.
Когда они отъезжают, на дворе уже полдень. Поездка недолгая, чуть больше часа, они едут по плоской равнине сельскохозяйственных угодий, по обе стороны от дороги разбегаются грунтовки. В переполненной маршрутке они являются объектом молчаливого любопытства. Райнер явно страдает от вынужденной близости стольких людей, у него такой вид, словно он старается не дышать.
На конечной остановке они вливаются в очередь, скопившуюся перед таможенным контролем. Униформы, темные очки, заграждения и бесцветные помещения — непременные атрибуты любого пересечения границы. Они минуют контроль, потом по длинному мосту переходят через реку, и там, на другой стороне, им снова ставят печати. Они преодолели линию на карте и очутились в другой стране, где потенциальные возможности судьбы иные, нежели оставленные позади.
Куда они отправятся отсюда и что будут делать, неизвестно. Он представлял себе, что они просто выйдут и перед ними будет разворачиваться дорога, но вместо этого расползшийся приграничный город Масеру, грязная главная улица с отелями и казино, толпы праздношатающихся на тротуарах и день уже клонится к концу. Посовещавшись, они решают снять комнату на ночь. С завтрашнего дня никаких комнат. Все здешние отели стоят друг друга, они поселяются в первом же по левой стороне, им дают номер, расположенный высоко над улицей.
Чтобы убить время, они отправляются на прогулку по городу. Бродят взад-вперед по главной улице, глазеют на витрины, заходят в супермаркет, покупают какую-то еду. Оба испытывают волнение, отчасти вызванное страхом, они повязаны ситуацией, исход которой неясен. В этом смысле путешествие и любовь имеют много общего. Он не любит Райнера, однако в их отношениях есть нечто от темной страсти.
Вернувшись к отелю, они обходят его крутом. По ступенькам за домом спускаются в сад. В углу стоит деревянный сарай. Табличка на двери гласит, что это сауна. Внутри их встречает женщина лет пятидесяти, в ее глазах затаились усталость и безнадежность, но она возбужденно демонстрирует свою радость при их появлении.
— Входите, входите, попарьтесь в сауне. Сауна едва теплая, никакого пара, стены в одну доску.
— Нет-нет, мы просто смотрим, может быть, позднее.
— Нет, заходите сейчас, у меня кое-что есть для вас.
Она чуть ли не хватает нас за руки.
Выйдя наружу, он говорит Райнеру, что она предлагала себя.
Райнер ничего не отвечает, тем не менее что-то в выражении его лица можно счесть за ответ. В течение всего ужина в столовой и потом наверху, в их номере, он молчит. Еще рано, остаток вечера тянется бессмысленно.
— Я, наверное, выйду, — говорит Райнер.
— Куда?
— Может быть, попарюсь в сауне.
Райнер выходит, а он долго стоит у окна в раздумье. Городские огни простираются во все стороны, однако за ними кромешная тьма. Он ожидает, что Райнер вернется, но тот не возвращается и не возвращается, и в конце концов он ложится спать.
Когда он просыпается, уже утро, Райнер лежит на другой кровати. Легкое покрывало съехало, на Райнере ничего нет. Немец всегда деликатен и щепетилен в отношении своей наготы, и такую небрежность можно счесть своего рода посланием. Длинная загорелая спина сужается к тому месту, где разделяются ягодицы и где на более бледной коже вьется освобожденный от гнета пушок. Райнер поворачивается, и, прежде чем вялой от сна рукой он натягивает на себя покрывало, на миг мелькает восставшая плоть. Я поднимаюсь в смятении от желания и отвращения.
— Неужели ты сделал это?
— Да, — говорит он.
— Ты переспал с той женщиной?
— Да. — Он снова улыбается едва заметной презрительной улыбкой, уже сидя на краю кровати с полотенцем вокруг бедер. Какая-то часть Райнера балансирует на вершине скалистого утеса, глядя сверху на нравственное смятение долины.