— Nice to meet you, [5]— произнесла в ответ японка и улыбнулась.
— Nice to meet you, too, [6]— отозвался Давид. Ему хотелось что-то добавить, но потом он решил вернуться в комнату.
«У меня еще есть время, — подумал он, — как-нибудь все устроится».
Остановка
Мы сидели на перроне на своих сумках. Даниэль и я сняли майки и сидели голые по пояс, на Марианне красовались обрезанные джинсы и верхняя часть бикини. Пот лился ручьями. Железная крыша потрескивала от жары, а над путями плавился раскаленный воздух. Начальник станции сказал, что наш поезд запаздывает по крайней мере на два часа. Но мы от этого даже не расстроились — казалось чудом, что в такую жару вообще ходят поезда.
— Жалко, у нас нет с собой музыки, — посетовала Марианна.
Станционное кафе было закрыто. Даниэль сказал, что сходит в деревню за мороженым. Он долго не появлялся, а когда наконец пришел, мороженое уже растаяло, и мы съели его, откусывая сразу помногу. Затем до нас донесся свист локомотива. По времени не прошло и часа. На горизонте в ослепительном сиянии появился поезд. Казалось, он парит над путями. Медленно-медленно состав приближался к нам. Начальник станции вышел из своей конторы. На нем были рубашка с короткими рукавами и фуражка. Поезд не спеша вкатился на станцию и потянулся мимо нас. Громко и протяжно завизжали тормоза. Вагоны были старыми. Их перекрасили в белый цвет, а на боках нарисовали красные кресты. Оконные шторы все до одной были опущены. Наконец визг прекратился, и поезд, вздрогнув, встал. Воцарилась тишина.
Белый поезд пришел, но дальше ничего не происходило. Лишь в конторе надрывался телефон, заставив начальника наконец вернуться туда и снять трубку. Через соседнюю автостоянку к станции спешил грузный мужчина, одетый в черное. Он весь взмок и утирал пот со лба белым носовым платком. Только он подошел к составу, как в одном из вагонов открылась дверь, его впустили, и дверь тут же захлопнулась.
— У тебя спина сильно покраснела, — сказала Марианна. — Дай-ка я ее намажу.
Она достала из рюкзака тюбик с защитным кремом, сдвинула на нос очки, чтоб лучше видеть, и начала натирать мне спину.
— Что это за поезд? — поинтересовался Даниэль. Он поднялся и пошел по перрону к последним вагонам. — Сплошь больные, — сказал он, вернувшись, — спецсостав до Лурда.
Я заметил, как одна из штор немного приподнялась. В узкой щели появилось лицо. Кто-то нас рассматривал. Потом поползли вверх шторы и на других окнах, люди выглядывали наружу. Некоторые свешивали за окно руки. Из каких-то купе никто не выглядывал, но там тоже поднимались шторы, и я увидел, что на полках лежат, шевелятся больные. Увидел спину, голову, ногу, переворачиваемую подушку. Больные находились в постоянном движении. Казалось, им было нехорошо, наверно, их мучили боли, томила жара. Я чувствовал, что между нами и ними непреодолимая бездна. Из одного окна выглядывала монашенка в светлых одеждах, с белой крылатой шапочкой на голове. Лицо ее торжествующе светилось.
— Одни больные, — сказала Марианна. — Можно подумать, они никогда бикини не видели.
Она перестала мазать мне спину, отвернулась от поезда и натянула майку.
— Там, должно быть, убийственно жарко, — предположил я.
— А нам еще предстоит попариться, — ответила Марианна. — Как думаешь, они заразные?
— Чего они на нас уставились? — возмутился я.
Стояла мертвая тишина. Лишь порой ее прерывал чей-то кашель. Я закурил.
— Иногда мне кажется, что больным живется проще, — сказал Даниэль. — Они хотя бы знают, на что им рассчитывать в будущем.
— И ты думаешь, они в это будущее верят? — спросила Марианна.
— Конечно, — вставил я, — но легче им от этого не становится.
У окна прямо напротив нас стояла старушка. Ее рука бессильно свисала вниз. Она перебирала пальцами воздух, словно ощупывала какую-то ткань или пропускала сквозь них песок. Позади раздался звучный грохот. Металлические жалюзи станционного кафе поползли вверх. Мужчина в белом жилете вынес на перрон несколько пластиковых столов и стульев. Как только он зашел в кафе, я встал и последовал за ним.
— Купи воды! — крикнула мне Марианна, а Даниэль добавил:
— И мне.
У барной стойки сидел начальник станции, который, должно быть, зашел через боковой вход.
— Кто-то умер, — сказал он мне, кивнув в сторону поезда, — умер от жары.
— А тетке моей поездка пошла на пользу, — сообщил бармен, — у нее был опоясывающий лишай. Когда она вернулась из Лурда, от болезни и следа не осталось. Но врачи этого не признали. А теткиному возмущению не было конца.
Я заказал напитки.
— Вы еще молоды, — сказал мне начальник станции. — В ваши годы я не задумывался о подобных вопросах. Но здоровье не купишь.
Когда я вышел на перрон, Марианна сказала:
— Они кого-то выносят.
— Знаю, — ответил я, — выносят покойника.
Открылась дверь одного из вагонов. Оттуда спиной к нам вышел мужчина в ярко-оранжевом жилете. На его шее блестели капельки пота. Он осторожно сошел вниз по лестнице, за ним показались носилки, а вслед за носилками — еще один мужчина в ярко-оранжевом жилете. Последними вышли грузный мужчина в черном и монашенка. Больные во все глаза смотрели на группу, собравшуюся у поезда. Увидев это, монашенка мелкими шажками засеменила по перрону, что-то выкрикивая и так размахивая руками, словно загоняла кур. Некоторые больные втянули головы обратно. Даниэль рассмеялся. Санитары понесли труп с платформы. А священник пошел за ними.
— Интересно, мертвые потеют? — спросил Даниэль. — Или потоотделение сразу прекращается?
— Они все об этом знали, — разозлилась Марианна, — и при этом глазели на меня. Разве это нормально?
— С потерями приходится считаться, — сказал Даниэль.
— Просто дикость, — продолжила Марианна, — человек умирает на наших глазах, а я мажу тебе спину от каких-то дурацких ожогов.
— Человек умер еще в пути, — возразил я, — потому они и остановились. Потому и ехали так медленно.
— Да при чем тут это? — недоумевала Марианна.
Когда поезд тронулся, больные отошли от окон. Шторы снова опустились.
— Интересно, когда они приедут? — сказала Марианна. — Как вы думаете, далеко отсюда до Лурда?
— Не знаю, — ответил я. — Раньше завтрашнего утра они там точно не будут.
— Все мы где-то странствуем, — произнес Даниэль, — даже больные. Даже мертвые. Вот этого наверняка увезут обратно. Как будто есть какая-то разница.
Я представил себе поезд, идущий ночью мимо городов и деревень, где люди спокойно спят и ничего не подозревают об этих больных, которым не дают заснуть боль и волнение. Представил, как в утренней дымке вырисовываются Пиренеи.
— Поезд, битком набитый больными, — сказал я, а Марианна покачала головой.
Deep Furrows
Казалось, доктор Кеннеди ждет ответа. Он сделал большой глоток пива и взглянул на меня. Доктор признался, что рождение и смерть — вовсе не противоположности, а одно и то же.
— Мы возникаем из небытия и уходим в небытие. Как бы входим в пространство и вновь покидаем его. Разумеется, это банальщина, — продолжил он. — Всем известно, что тело создается из неорганического вещества, из нуля материи, и вновь растворяется, распадается в нем. Это изучают в школе, а потом забывают и верят во всякую ерунду.
Я оглянулся на музыкантов, которые кружком сидели посередине паба и беседовали между собой. Время от времени кто-нибудь из них брал несколько нот на своем инструменте, к нему присоединялся другой, однако все мелодии растворялись в шуме голосов.
Адрес заведения я узнал от Терри, с которым случайно познакомился на улице пару дней назад. Я заблудился, спросил его, как лучше пройти, и он проводил меня. Мы разговорились о музыке. Он посоветовал мне сходить в общинный центр. Терри сказал, там играют настоящую ирландскую музыку, а тот, у кого есть инструмент, может подыгрывать. Иногда он там поет. А еще рисует и пишет стихи. Если я приду, Терри подарит мне одно из своих стихотворений. На прощание он показал мне визитку: «Терри Маколи, специалист по генеалогии». Визитка была заламинирована. Только я дочитал текст, как Терри протянул руку, и я вернул визитку.