Дворец не охлаждался кондиционерами, но в нем было прохладнее, чем на улице. Мы оказались в богато украшенном приемном зале и прошли все четырехэтажное здание. Внутри оно выглядело лучше, чем снаружи, – современный дизайн, воздушная архитектура, а мебель – по большей части западный модерн 60-х годов. Но было здесь и национальное вьетнамское, в том числе коллекция отсеченных слоновьих ног.
Во дворце было много посетителей – главным образом американцев, если судить по шортам. Но в каждой части здания был свой гид, который по-английскии требовал у Сьюзан присоединиться к группе. Она отвечала по-вьетнамски и каждый раз выигрывала спор.
Сьюзан не собиралась сдаваться, и я думаю, это была особенность ее натуры – она хотела, чтобы ее считали американкой, а не туристкой. И еще, откровенно говоря, была в ней некоторая стервозность. Я думаю, Билл бы со мной согласился.
Мы поднялись на крышу здания, где десятки туристов снимали панораму города. Вид был бы прекрасный, если бы не пелена смога. Гид-вьетнамка стояла на площадке рядом со старым американским вертолетом и говорила по-английски:
– Вот на этом месте американская марионетка и первый преступник погрузился на вертолет и улетел на американский военный корабль, когда победоносная Народная армия вошла в Сайгон.
Вертолетная площадка прекрасно подходила для курения, и Сьюзан щелкнула зажигалкой.
– С тех пор как сюда попала, я узнала много из истории, – заметила она.
– Намекаете, что я ископаемое?
Сьюзан хоть тут немного смутилась.
– Нет, просто хочу сказать... что вы были очень молоды, когда вас послали сюда. Вы до сих пор молоды, – улыбнулась она.
Сьюзан и Синтия были одного возраста. Так что я с полным основанием мог предполагать, что до сих пор в игре. Видимо, женщин вводит в заблуждение моя недоразвитая личность.
Сьюзан докурила, мы вернулись во дворец и на втором этаже завернули в президентскую приемную. Моя спутница дала охраннику доллар.
– Можете сесть в президентское кресло, а я вас сниму.
Мне вовсе не хотелось, чтобы меня фотографировали на задании, и я ответил:
– Не стоит.
– Но я уже заплатила доллар.
Пришлось садиться в идиотское кресло бывшего президента Южного Вьетнама, и Сьюзан щелкнула затвором. Я почувствовал, что с меня довольно развлечений, и спросил:
– Мы уже все посмотрели?
– Нет, – ответила моя спутница. – Самое интересное я оставила напоследок.
Мы спустились по нескольким пролетам лестницы и оказались в мрачном коридоре со множеством дверей.
– Здесь были бомбоубежище и командный пункт. – Сьюзан привела меня в большое помещение, освещенное допотопными люминесцентными светильниками. Похоже, кроме нас, сюда никто не заглядывал. Стены были отделаны дешевой фанерной имитацией черного дерева, вроде той, какой одно время облицовывали подвалы в Америке.
На стенах были развешаны карты Южного Вьетнама в разном масштабе, отдельные провинции и крупномасштабные карты городов. На них цветные значки – дислокация своих войск и войск противника и сосредоточение вражеских частей на границах.
На каждой карте стояла дата – некоторые относились еще к периоду новогоднего наступления января и февраля 1968 года. И я с волнением заметил место расположения моего пехотного батальона в окрестностях Куангчи – оно было помечено на карте приколотым флажком. Другие карты отражали пасхальное наступление 72-го, во время которого я тоже был во Вьетнаме.
– Вам интересно? – спросила Сьюзан.
– Да.
– Покажите, где стояли вы?
Я показал флажок рядом с Куангчи.
– Мой базовый лагерь. РВ Шарон.
– РВ – это район высадки, – расшифровала она. – Вьетнамцы мне рассказывали, что все базы были названы женскими именами.
– Многие, но не все. – Я показал ей другой флажок. – Это РВ Бетти – штаб бригады, где жил полковник.
– Вы собираетесь посетить все эти места?
– Может быть.
– Думаю, вам надо. А где вы были в семьдесят втором?
– В Бьенхоа, неподалеку от Сайгона. Вы должны знать.
– Конечно. Только не подозревала, что это американская база.
На одной из карт стояла дата "Апрель 1975". Я все еще разбирался в военных значках и понял дислокацию: южновьетнамские войска оборонялись, а северовьетнамские наступали – красная стрела прочертила всю страну. Мне пришло в голову, что последние изменения обстановки не перенесены на карту: отвечавший за это офицер, видимо, понял, что наступил конец.
Словно восстали призраки, а если есть воображение, можно представить, как в апреле 1975-го здесь день за днем заседали военные и политики. И красная стрела не абстракция, это рвущиеся к Сайгону – к ним – сотни тысяч вражеских солдат и танки.
Мы осмотрели подземный штаб – залы заседаний, комнату связи с гроздьями раций и телефонов, хорошо обставленные спальню и гостиную президента – все застывшее во времени.
Наконец мы покинули подземный пункт управления и снова вышли на солнце, где все еще стоял старый "мерседес-бенц" президента Тьеу. Еще один кусочек застывшего времени, который приводил в волнение.
Мы прогулялись по паркам бывшего президентского дворца, и я отметил, что они весьма недурны.
– Ну как, понравилось? – спросила Сьюзан.
– Интересно.
– Никогда не знаешь, что показать людям, но я решила, что вас заинтересует этот экскурс в историю.
– Ну не возить же вам меня по пригородам.
– Когда я жила в Нью-Йорке, никогда не ходила смотреть статую Свободы и Эмпайр-стейт-билдинг – только водила иногородних.
– И я в Вашингтоне точно так же.
– Можете себе представить, я ни разу не была в Вашингтоне!
– Иногда мне хочется, чтобы я тоже ни разу там не был.
– Если я когда-нибудь окажусь в столице, за вами экскурсия.
– По рукам.
Мы продолжили прогулку. В воздухе носились ароматы цветов, что было приятно в январе. Задержались у ларька и купили по пол-литровой бутылке воды. Выпили и пошли дальше.
– Когда ваши родители в первый раз приехали к вам, как они отреагировали? – спросил я.
– Ужаснулись. Хотели, чтобы я немедленно собралась и ехала домой. – Сьюзан рассмеялась и добавила: – Они не могли себе представить, чтобы их маленькая изнеженная девчушка жила в городе "третьего мира". Были подавлены всем: проституцией, коммунистами, попрошайками, едой, жарой, болезнями, тем, что я курю, тем, что хожу в католическую церковь. Остальное можете представить сами. Просто подавлены. – Она опять рассмеялась.
– Вы их катали на мотоцикле?
– Боже мой, нет! Они бы не сели даже на велорикшу. Мы брали такси. Брату и сестре – тем понравилось. Однажды они приезжали без родителей. Брат с вечера пропал, а утром вернулся, весь сияя улыбкой.
– Видимо, ходил на марионеточное представление. Сколько ему лет?
– В то время он учился в колледже.
– Чем занимаются ваши родители?
– Отец – хирург, а мать – школьная учительница. Прекраснейшее сочетание.
– А мой отец был механиком, а мать – домашней хозяйкой. Я вырос в Южном Бостоне.
Сьюзан ничего не сказала, но в уме отметила.
Она явно меня куда-то вела. Мы шли по дорожке сквозь полосу цветущих кустов. Впереди показался травянистый склон. Сьюзан поднялась до половины и села. Сняла туфли и носки, пошевелила пальцами, а затем расстегнула несколько пуговиц шелковой рубашки.
Я устроился в нескольких футах от нее.
Сьюзан отстегнула с пояса сумочку, достала сигареты и закурила. А я извлек из кармана ее сотовый телефон.
– Может быть, стоит позвонить в гостиницу?
Она отобрала у меня аппарат и положила в сумочку.
– Не трепыхайтесь. Потом я сама позвоню. Они отвечают скорее, когда к ним обращаешься по-вьетнамски. – Сьюзан докурила сигарету, закатала рукава, откинулась на траву и закрыла глаза. – Хорошо! Снимите рубашку, подставьте себя солнцу.
Я снял рубашку и растянулся подле нее, но не слишком близко. А под голову подложил рубашку и пустую бутылку.