Но в этот миг Сьюзан вторглась в мое путешествие во времени.
– Сейчас этим зданием владеет государственная нефтяная компания, но Вашингтон ведет переговоры, чтобы возвратить его обратно.
– Зачем?
– Чтобы сровнять с землей. Нехороший образ.
Я промолчал.
– Это собственность США. Здесь можно построить новое здание консульства. Но вьетнамцы могут заупрямится – захотят сохранить аттракцион для туристов: как-никак шесть долларов за вход, для своих – бесплатно. Американцы возвращаются, – продолжала Сьюзан. – Народ хочет, чтобы они вернулись. А власти думают, как бы получить их деньги, но без них. Я каждый день это чувствую на своей работе.
Я снова задумался, зачем я здесь, но ничего не сумел решить – чересчур много было пробелов: не слишком обычная ситуация, когда человека посылают на опасное задание. Смысл появлялся только в том случае, если в уравнение подставить Сьюзан Уэбер.
– Хотите, сниму вас на фоне посольства? – спросила она.
– Нет. Поехали отсюда.
Мы пронеслись по центру Сайгона и пересекли мостик через неширокую грязную речушку.
– Мы на Ханхой, – объяснила Сьюзан. – Это остров, который в основном населяют местные жители.
Впадинный клочок земли был застроен по болотистым краям деревянными хибарами, а там, где посуше, стояли дома посолиднев.
– Куда мы едем?
– Надо взять другой мотоцикл.
Мы миновали окруженные огородами деревянные каморки, затем многоэтажные оштукатуренные дома. Сьюзан свернула в переулок, который привел нас в садик, а на поверку – открытое пространство между построенными на столбах бетонными зданиями. Все здесь было забито мотоциклами, велосипедами и всякой другой всячиной.
Мы слезли на землю, и она пристегнула "Минск" к стойке. А затем подошла к большому черному мотоциклу.
– Вот он, мой зверь. "Урал-750". Иностранцы не имеют права владеть машинами с объемом двигателя больше ста семидесяти пяти кубиков. Поэтому я храню его здесь.
– Чтобы любоваться?
– Нет, чтобы ездить. Полиция проверяет, что стоит у домов. А здесь живут мои друзья из нгуенов.
– А если задержат на дороге?
– Чтобы не задержали, надо ехать побыстрее. Это не проблема, стоит только выбраться из города. С острова Ханхой я сворачиваю на юг, пересекаю маленький мостик и через пятнадцать минут за городом. На мотоцикле местные номера, он зарегистрирован на вьетнамца – другого моего приятеля. И у полиции, даже если меня остановят, нет никаких шансов установить, кто его действительный владелец. А если сунуть пятерку, полицейские закроют глаза.
– Да, вы здесь определенно давно.
Сьюзан достала ключ из кармана и сняла с мотоцикла цепь.
– Готовы к приключению?
– Я стараюсь вести себя тихо. Разве обязательно ехать на незаконном мотоцикле?
– Нам придется подняться на солидную высоту. А вы слишком тяжелый. – Она похлопала ладонью по моему животу, что, надо сказать, меня несколько удивило.
– Чтобы ехать по шоссе, необходим шлем, – заметил я.
Сьюзан закурила.
– Вы прямо как мой отец.
Я посмотрел на нее.
– До Ленокса далеко, не правда ли?
Прежде чем ответить, Сьюзан немного подумала.
– Простите мне мои маленькие акты бунтарства. Три года назад вы бы меня не узнали.
– Смотрите не убейтесь, – посоветовал я.
– И вы тоже.
– Я здесь третий раз. И профессионал.
– Вы заблудившийся в лесу ребенок. Вот вы кто.
Продолжая курить, она достала сотовый телефон и набрала номер. Что-то сказала по-вьетнамски, резко ответила и закончила разговор.
– Вам поступило сообщение, а они не позвонили.
– Поделитесь содержанием или будете ругаться на гостиничных?
– Сообщение таково: полковник Манг приглашает вас к восьми в иммиграционную полицию. Я вам помогу составить расписание поездок, – добавила она.
– Я могу самостоятельно взглянуть на карту, – заметил я.
– Что вы такого сделали или сказали, что так разозлили этого типа? – спросила Сьюзан.
– Я был вежлив, но тверд. Но видимо, ляпнул нечто такое, что вывело его из себя.
Она кивнула:
– Как вы считаете, он что-то знает?
– Знать-то нечего. Спасибо за заботу, но это не ваша проблема.
– Как это не моя? Во-первых, вы из Массачусетса. А во-вторых, вы мне нравитесь.
– Вы мне тоже нравитесь. Поэтому я хочу, чтобы вы держались от всего этого подальше.
– Ваше дело. – Она села на "Урал", а я устроился сзади. Здесь было намного просторнее и удобнее, чем на "Минске", и спину подпирал упор, за который можно было держаться. Гул мотора отразился от низкого потолка.
Сьюзан выехала со стоянки, повернула на юг и пересекла еще один узенький мостик через речку, которая отделяла остров от большой земли. Слева простирались широкие просторы реки Сайгон со множеством воскресных прогулочных лодок.
Моя спутница свернула на обочину и остановилась.
– Если они решили, что у вас что-то на уме, вас не вышвырнут. Будут наблюдать.
Я не ответил.
– А если захотят арестовать, схватят в каком-нибудь маленьком городке, где смогут сделать с вами все, что угодно.
– А почему бы им не арестовать и вас вместе со мной?
– Потому что я заметный член американского делового сообщества. И если арестовать меня без причины, это вызовет шум.
– Если мне потребуется нянька, я дам вам знать, – ответил я.
– Нахальный вы тип, мистер Бреннер.
– Бывал в ситуациях и похуже.
– Вы этой пока не знаете.
Сьюзан дала газ и снова вылетела на дорогу.
Глава 12
Мы ехали на запад то по сельской, то по городской местности: мимо рисовых полей, недавно построенных фабрик, убогих деревушек и жилых высоток.
Но через двадцать минут пригороды кончились, и мы оказались в настоящей сельской местности. Днем в воскресенье на дороге было мало машин, но зато полно повозок, велосипедистов и пешеходов. Сьюзан маневрировала, не снижая скорости, и сигнал ревел не переставая.
Местность начала меняться: рисовые поля сменили пологие холмы – потянулись овощные посадки, пастбища и перелески.
То и дело попадались небольшие прудики, и я понял, что это воронки от бомб. С воздуха вода казалась трех цветов: светлая, грязно-коричневая и красная. Красная, когда удавалось прямое попадание в бункер, где было много людей. Мы называли это человеческим супом.
– Правда красивая страна? – крикнула Сьюзан, перекрывая шум мотора.
Я не ответил.
Мы проехали мимо четырех подбитых американских танков "М-48". На башнях виднелись отличительные знаки южновьетнамской армии, и я решил, что они погибли в апреле 1975-го, направляясь на решительную битву за Сайгон, которой, слава Богу, не случилось. В изгибе дороги было большое кладбище, и я крикнул Сьюзан:
– Остановитесь!
Мы съехали с дороги и слезли с мотоцикла. Я нашел проем в невысокой стене и оказался среди тысяч покрытых мхом плоско лежащих на земле могильных камней. Около некоторых я увидел воткнутые в землю красные флаги с желтыми звездами. И на всех надгробиях чаши с благовонными свечами – некоторые из них курились.
Нам навстречу вышел старик, и они перебросились со Сьюзан несколькими словами.
– На кладбище похоронены в основном вьетконговцы и их семьи, – перевела она. – А в этой части лежат северяне, которые освобождали юг. Да, он так и сказал – освобождали. А мы бы, пожалуй, выразились иначе – вторглись на юг.
– Спросите его, есть ли в округе кладбища южновьетнамских солдат?
Сьюзан перевела вопрос.
– Такие кладбища запрещены, – ответил старик. – Власти сровняли с землей южновьетнамские военные захоронения. – Он сам скорбит и сердится, потому что не может воздать должное сыну, который погиб, когда служил в южновьетнамской армии. Зато другой сын служил у вьетконговцев и был похоронен здесь.
Я задумался об этом и вспомнил нашу собственную Гражданскую войну. В Америке почитали погибших – и северян, и южан.