Они даже не поинтересовались, ветеран я или нет, а сразу спросили, где служил.
– В шестьдесят восьмом – в Первой воздушно-кавалерийской в Куангчи, – ответил я.
– Серьезно? – встрепенулся один из них. – А мы, ребята, для вас вышибали из косоглазых душу.
– Помню.
– Собираешься в глубинку?
– Мне кажется, мы там уже побывали.
Все хмыкнули, а один из них заметил:
– Здесь как-то нереально.
– Абсолютно, – согласился я.
Их жены не очень интересовались войной, но как только узнали, что Сьюзан живет в Сайгоне, тут же насели на нее. Пять дам болтали о магазинах и ресторанах, а пять мужиков, и я в том числе, до посинения рассказывали военные истории. Они интересовались жизнью пехотинца, каждой кровавой деталью. А я чувствовал себя обязанным поддерживать разговор, отчасти от того, что они заказали мне пиво, а отчасти по причине обуревавшей их, да и меня тоже, ностальгии. Дома я не касался этих вещей, а здесь, слегка подвыпивши, прорвало.
Они говорили о самонаводящихся ракетах "земля – воздух", о зенитном огне и о том, как поливали напалмом все, что двигалось на земле. А для наглядности демонстрировали это на пустых пивных бутылках, и я внезапно понял, что рассуждения этих ребят о войне лишены какого-либо морального или этического содержания, а региональные конфликты они рассматривают как цепочку технических и логистических проблем, которые надо решать. Меня увлекли рассказами о бомбометании и ракетном огне, что само по себе пугало. Не это должно трогать сердце такого старого воина, как я. Это был опять 1968 год.
Подошла и миновала полночь. Оркестр играл мелодию "Дорз"[47], и я почувствовал, как меня покидает ощущение реальности и хронологии.
Как только музыканты прерывались на несколько минут, динамик разражался кавалерийским сигналом к атаке, а затем следовал вагнеровский "Полет валькирий".
Потом снова вступал оркестр и звучала "Планета Голливуд".
Как-то в разговоре мы коснулись мест, куда собирались и которые уже видели.
– Вам над съездить посмотреть тоннели Кучи, – предложил я.
– Да? А что там такое?
– Огромные тоннели, как для поезда, в которых у вьетконговцев находились госпитали, ночлежки, склады и кухни. Туда въезжаешь на электрокарах для гольфа – потрясающая экскурсия. А потом, если пожелаете, вам накроют стол в столовой северян. Еще там есть лавки, где продают шелк, так что женщинам тоже понравится. – Сам не понимаю, зачем я это сказал.
Ребята все аккуратно записали.
Четыре летчика запоздало поняли, что моя Первая воздушно-кавалерийская дивизия и та, что показана в фильме, – одно и то же. И за это мы выпили еще по кругу. И по новому кругу начали военные рассказы. А когда боеприпасы иссякли, один из них спросил:
– А что это за дама?
– Какая дама?
– Да та, которая с тобой?
– Ах эта... Бог ее знает. Познакомился вчера вечером. Живет здесь, в Сайгоне.
– Да... она тоже так сказала. Симпатичная.
Я никогда не знал, как на это реагировать, и ответил:
– Ваши жены тоже очень привлекательны.
Летчики дружно подтвердили, что их жены замечательные и исключительно святые, поскольку терпят их, своих мужей. Я согласно кивнул, но они пожелали вернуться к Сьюзан.
– Победил красавицу? – спросил меня один.
– Ведем переговоры.
Это вызвало приступ смеха, и мы перешли на проституток. Тема нас сблизила еще больше.
– Мы все стараемся спровадить их за покупками одних, – признался другой пилот.
– Кого? Проституток? – не понял я.
– Да нет, жен. Но они не идут. Боятся ходить по городу одни. Нам всего-то и нужно – несколько часов.
– Наймите им в отеле женщину-переводчицу.
– Слышишь, Фил, он тоже так считает. Возьмем им гида и освободимся.
Я порекомендовал "Манки-бар" – настоящие проститутки, только не платите больше пяти баксов, правда, официанткам и барменшам на несколько долларов больше. А потом отведите жен поужинать к "Максиму".
Они тут же составили заговор и ударили по рукам. А я подумал, уж до чего армейские испорчены, а летуны и того хуже. И, припомнив старую военную шутку, спросил:
– Знаете разницу между свиньей и военным летчиком?
– Нет.
– Свинья в отличие от него по ночам спит, а не лезет из кожи вон, стараясь трахнуть пилота.
Все дружно грохнули. Ну дает! Обхохочешься!
Пошел второй час. Мне понадобилось отлить, и я извинился.
Мужской туалет располагался в коридоре, который вел в другой, такой же людный зал. Когда я вышел оттуда, то обнаружил, что меня ожидала Сьюзан.
– Позади здания есть сад, – сказала она. – Мне надо немного подышать свежим воздухом.
– А почему бы нам совсем не уйти?
– Уйдем. Только дайте мне минуту посидеть.
Сьюзан провела меня в огороженный садик, где располагалось небольшое кафе. На столиках горели свечи, на деревьях висели бумажные фонарики. Здесь было тихо и не так шибало в нос.
Мы сели за свободный стол. Я обвел взглядом сидящие вокруг держащиеся за руки пары. И понял: это место было нечто вроде пост-апокалипсиса, куда попадаешь после того, как умер.
И еще я почувствовал в воздухе запах благовоний и горящей конопли. И заметил танцующие вокруг столов светлячки, когда там затягивались и балдели. И впервые за двадцать лет меня потянуло на косячок.
– Вы, кажется, повеселились, – сказала Сьюзан.
– Славные ребята.
– И их жены тоже. Все хотели выяснить, спим мы с вами или нет.
– Неужели все женщины таковы? Один только секс, секс, секс?
– Мы не говорили о сексе. Мы разговаривали о мужчинах.
– А разве это не одно и то же?
– Хотите чаю?
– Какого?
– Настоящего. Все остальное называется БЮО.
Сьюзан подозвала официантку и заказала чай.
Мы сидели в темном саду и молчали. Принесли чайник и дзе крохотные чашечки. Я разлил напиток. Хотя сам я не слишком люблю чай.
Какое-то время мы потягивали горячую ароматную жидкость. Я вдыхал пар, и мои легкие снова обрели способность работать.
Я вымотался, и даже Сьюзан зевала, но время для хорошего ночного сна было безвозвратно упущено, и мы продолжали сидеть и дуть отвратительный чай. Прошло минут десять, и я вдруг понял, что это довольно приятно.
– Знаете, что бы сделало вас счастливым? – наконец спросила Сьюзан.
– Что?
– Если бы вы завтра отправились домой.
Не знаю почему, но я ответил:
– Меня бы сделало счастливым, если бы домой отправились вы. Получилось нечто вроде интимного обмена между людьми, которые даже еще не были близки.
– Вам пора выбираться отсюда, – продолжал я, – пока с вами чего-нибудь не случилось. Я имею в виду, с головкой. – И словно услышал себя со стороны. – Вы беспокоитесь обо мне, а я беспокоюсь о вас.
Сьюзан долго смотрела на мерцающее пламя свечи, и я с удивлением заметил, что по ее щекам покатились слезы.
Мы оба выпили немного лишнего, и эта минута была какой-то нереальной, даже иррациональной. Я понял это и тихо произнес:
– Когда мы были там... по войскам ходила легенда о царстве Гордона. Говорили, что Гордон – полковник спецназа, который отправился в джунгли поднимать племя горцев на войну с вьетконговцами, но там у него поехала крыша, он возомнил себя местным, и совершенно сбрендил. В общем, понимаете: вьетнамский вариант конрадовского "Сердца тьмы"[48], из которого потом сделали апокалиптический сюжет кино. Но апокалиптический или нет, он служил предупреждением: мы все боялись, что потеряем желание возвращаться домой – сбрендим и никогда не сумеем вернуться на родину. Сьюзан?
Она кивнула и расплакалась. Я подал ей свой платок. Мы сидели и слушали ночных насекомых и доносившиеся из бара приглушенные чувственные мелодии Дженис Джоплин[49], которые время от времени прерывались громогласным «Полетом валькирий». И я даже не мог себе представить, что вызвало ее слезы.
48
Конрад, Джозеф (настоящие имя и фамилия – Юзеф Теодор Конрад Коженевский; 1857 – 1924) – английский писатель польского происхождения; сюжет его романа "Сердце тьмы" (1902) положен в основу повествовательной линии фильма Ф.Ф. Копполы "Апокалипсис сегодня".
49
Джоплин, Дженис (1942 – 1969) – певица. Одна из лучших белых исполнительниц классических и современных блюзов. Погибла от наркотиков.