Сколько же ещё их, неприкаянных душ, ходит по просторам страны? Но в наших силах заглушить эхо войны.
Не надо воевать с мёртвыми. Они своё уже отвоевали…
Давайте всегда оставаться людьми.
Страница автора в ВК
Подарок Росиницы
Несёт Халя воду. Чу! Шепчет на ветер Росиница.
— Халю, Халю, иди тихо, иди тихо во середу́, босым стопам хладно-хладно, русым косам далеко до водицы до прохладной… Нести вёдра тяжело.
Вторит ей сыч чёрно-белый, хмурый, пасмурный, седой.
— Халю, Халю, опустися, тяжесть со спины сними. Не ищи себе свидания ни в Купалу, ни в четверг.
Крестным знамением крестится. Шепоток пропал. Низверг бог небесный с полотнища звёздных светлячков, темно. Халя…
Дед Савелий замолчал, задумался.
— А что б вам дальше сказать? Вот нейдёт с ума Халя. Поди вспомни, чем привлекла меня та история, да была ли она на самом деле? Однако сумеречно, пора до хаты.
Огонёк погас, трубка отсырела. Савелий постучал вишнёвым стаммелем о берёзу. С берёзы ухнула неведома птица, пробежала дрожью по листам, задела белый, ангельский волос Данилы чёрным крылом и исчезла в вышине.
— Это кто? — Данила распахнул огромные зелёные глаза в пушистых ресницах и замер.
— Это-то? — Савелий усмехнулся. — Чёрна матка, дитя схоронит и таких вот, как ты, глазастых пужает, чтобы от места отвести.
— Не, а я шо? Я ничего. Я только послушать. И не надо мне её птенца. Зачем пугает? Мне и так страшно.
— Забота у неё такая. Вот дай ей голос человечий, расскажет. Ан нету голоса-то. Ухает и всё. Ну что вы притихли? За мной пошли сказку слушать. Я предупреждал: заимка хитрая, днём — весела, берёзы сарафанами зелёными завлекают, солнечные блики сами в ладошки ложатся. Вот к вечеру берёт тенистый берег в обнимку Росиница. Она здесь живёт век третий.
— Это та, про которую сказка? — Вертлявая Алёнка зажала губой ромашку и веточкой смела в угли шелуху от семечек.
— Она самая.
— А я не боюся. — Алёнка пальцем ноги поддела песок. — Ой, чёй-то?
Внутри влажной выемки блеснуло и погасло.
Савелий достал спички.
— Сейчас посмотрим.
Ещё пару раз копнув поглубже, Савелий достал находку и поднёс к огню. Спичка потухла.
— Ну-ка, посвети, — обратился он к Даниле.
— А чё я? Она нашла, пускай сама и светит. Я вообще мимо шёл.
— Заячья кровь, хороняка ты, — Алёнка задразнила брата, подожгла спичку и поднесла к раскрытой ладони Савелия.
— Какая краса, жемчужок белый, а меж ним камешки. Деда, а это откудова?
Савелий глянул на Алёнку с хитрецой.
— Оттудова. Росиница храбрых любит, одарила — носи. Камушки-то какие чудные меж бисером. Вона обточены ровно, а виду, что трещотки.
— Знаю, знаю. — Алёнка запрыгала, как коза, по берегу. — Трещотки такие весёлые. Мне отец привозил игрушку. Мамка долго ругалась — шумна больно.
— Не скачи, — Савелий часто говорил громко, когда призывал к порядку. Вот и сейчас его голос потерял былую мягкость и приобрёл стальную твёрдость и глубокий смысл.
Алёнка остановилась.
— А чего не скакать? — сказала она чуть тише.
— Ночь на дворе волшебная. Купальская ночь. Ща русалочья порода выбежит, утянет песни петь до следующего рождения.
— Куда утянет?
— Вот ты егоза, стрекачка неугомонная. Куды треба. Всё тебе надобно. Надевай обнову.
Алёнка взяла ожерелье.
— Завтра надену. Впотьмах потеряю ещё. А ты потом расскажешь про породу? — Алёнка сделалась серьёзной и тихой. — Я скакать не буду, слушать буду. Расскажешь?
Савелий улыбнулся в бороду.
— Расскажу. Глядишь, и про Халю вспомню. Теперь — домой, ребятки. А ты, Данила, у сестры бери верного. Смотри, всё ей — интерес, любая задача, дело — в счастье.
— Куда ему, заячья кровь, заячья кровь. — Алёнка побежала вперёд по тропинке. Данила припустил за ней.
— Ух, коза, догоню!
Из темноты донеслось:
— Ага, не споймаешь…
Савелий двигался не спеша, его огромная, широкая фигура то и дело останавливалась, опиралась на палку и втягивала ароматный дым, а после снова продолжала движение.
Мысли Савелия имели странный характер разговаривать сами с собой, будто и не было им хозяина. Сегодня все они собрались вокруг новой сказки. Запамятовал он. Помнил начало, а после — тишь да гладь. Словно стёрли набежавшей волной память. Чему дивиться? Ночь тайная, волшебная, чудна́я али чу́дная — сие уму неизвестно.