Берегиня поднесла кровавое яблоко ко рту, впилась в него зубами и стала жевать, быстро проглатывая куски, истекающие кровью по подбородку.
Тошнота комком подкатила к горлу, Иван едва сдерживал рвоту, глядя, как девушка жадно поглощала кровавое месиво.
— Теперь она никому не причинит вреда и не сможет переродиться, — сказала берегиня, вытирая ладонью губы. — Я пришла в этот мир, чтобы избавлять люд от беды чёрной. Слишком много черноты разрослось в людях. Она размножается, как проклятие, тянет когти свои и к старому, и к молодому. Рождена я, чтобы победить её. А теперь делай со мной, что хочешь.
Опустила руки и замерла, вся испачканная кровью, прекрасная в своей наготе и невинности.
Глянул на неё Иван, развернулся и пошёл прочь, оставляя стоять прекрасную берегиню на берегу лесного озера. В этом мире её давно заждались.
Страница автора в ВК
https://vk.com/id15270732
Тринадцатая сестра
Что же её разбудило? Мадина села в кровати и обвела взглядом комнату. Судя по окружающей тьме, стояла глубокая ночь. И тишина. Ответ не замедлил себя ждать. На краткий миг спальню озарило неярким светом со стороны незашторенного окна. Всего доли секунды — и комната вновь погрузилась в темноту. И всё-таки Мадина успела разглядеть в мельчайших деталях обстановку.
Дверцы и ящики шкафов и комода из светлого дерева матово блеснули в затухающем свете. Торшер у кровати напоминал вечно обиженного мальчишку. Пододеяльник сбился в ногах Мадины: летняя ночь была жаркой, душной. Стул, одиноко скучающий в ближнем углу, словно нёс тяжёлое бремя. Балконная дверь открыта, однако снаружи не слышалось ни одного звука.
Неясный свет вновь озарил спальню, но он был уже другим — ярким, как вспышка, быстрым, но затухающим медленней прежнего. И сразу за ним ещё один — резкий, гранатово-алый. Заинтригованная, Мадина вышла прямо в шёлковой пижамке на балкон. Она откинула назад тёмные вьющиеся пряди и устремила вперёд взгляд карих глаз.
Не одну её разбудили загадочные огни. Казалось, соседи, на всех двенадцати этажах, высыпали на балконы. Тишина раненой птицей взлетела ввысь и растворилась в ночи. Их дом напомнил Мадине улей с растревоженными пчёлами. Каждый стремился поделиться своей версией происходящего, и разом гомонящие жители слились для Мадины в раздражающий гул.
А огненные сполохи продолжали освещать небо. Гранатово-алые, тыквенно-рыжие, лимонно-серые, они возникали внезапно, вдруг. Но странное дело, чувствовался в этом какой-то ритм, словно кто-то совершал быстрый огненный танец. «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры — дети рабочих», — вспомнились Мадине замшелые строчки песни забытой эпохи.
Тут же ей отчего-то стало смешно и стыдно. Казалось, что таким «объяснением» она оскорбила саму суть таинственных всполохов. Сквозь людской шум до неё донёсся ещё один звук. Мадина застыла поражённая. По тонким проводочкам до неё добежал, минуя десятки километров, времена и других людей, лёгкий звенящий голос. Он весело звучал журчащим ручейком, хрустальным звоном росы и набежавшей на берег озёрной волной.
Он звал её. Звал Мадину к себе, манил ласковым шёпотом: «Иди, иди к нам, сестра! Раздели с нами наше веселье, отыщи Огненный Цвет, загадай на венке. Ты, только ты нам нужна! Без тебя белый свет не мил. Иди же, сестра, не томи нас. Ночь коротка да ноги быстры. Пять шагов всего — и ты здесь, родная. Только не спи, не спи! Заснёшь — уже не проснёшься».
Мадина стояла на балконе ни жива ни мертва. Она явственно слышала этот голос, но никто — никто! — не говорил с ней здесь. Ёжась от лёгких дуновений ветра, Мадина чувствовала — нет, знала! — что тот, кто звал её, находится далеко, там, откуда светили огни. Мелькнула мысль, что это галлюцинации. Мелькнула и погасла, будто и не было.
Мадина боялась шевельнуться, сделать хоть шаг. «Пять шагов — и ты здесь, родная». Если шагнёт, где окажется? Что случится тогда? Ей было страшно. Как назло, ветерок задувал сильнее, набирался силы. Мадина кожей ощутила, как упала температура воздуха. Стоять в шёлковой пижаме становилось всё труднее.
Всполохи продолжались. Постепенно гул людей-пчёл сошёл на нет. Мадина же продолжала стоять, до судорог вцепившись в перила. Надо возвращаться в комнату, но она знала, что этого не произойдёт. Либо она останется здесь, либо…
«А что, собственно, я теряю? — внезапно с вызовом подумала Мадина. — Делай, что должна — и будь, что будет».