– Я ощущала ее такой живой!
– Роды были трудными. Ты так мучилась, гораздо больше, чем представляешь. Все это привело к такому результату. Врачи боялись именно этого. В подобных обстоятельствах это лучший выход.
Я повторила:
– Сегодня они хоронят моего ребенка, я должна видеть ее до погребения.
– Будет лучше...
Я приподнялась на локте и закричала:
– Хватит говорить мне, что мне делать! Я больше не буду жертвой ваших экспериментов.
Ильза казалась испуганной.
– Я переговорю с врачами.
Они усадили меня в кресло на колесиках, потому что доктор не разрешил мне идти. Меня привезли в комнату, где на постаменте стоял маленький гробик. Комната была затенена, но немного света пробивалось через жалюзи и там лежала она, мое маленькое дитя, с маленьким сморщенным личиком, в белом чепчике. Мне хотелось поднять ее на руки, прижать к себе, вдохнуть жизнь в это маленькое слабое тельце.
Горячие слезы хлынули из моих глаз, горькое отчаяние сжало сердце.
Они молча отвезли меня к себе, положили на постель, поправили подушки и расправили простыни. Они делали все, чтобы утешить меня, но утешение не приходило.
Лежа в постели, я слышала голоса женщин с лужайки.
Все кончилось. Сновидение и кошмарный сон. Мне еще не было девятнадцати, но я чувствовала, что пережила больше, чем многие другие за всю свою жизнь.
Ильза не покидала меня ни на минуту. Она постоянно подчеркивала то обстоятельство, что я теперь свободна. Я смогу снова вести прежнюю жизнь, как до Ночи Седьмой луны. Она отвезет меня в Англию, где ничего не изменилось, и это будет для меня наилучшим лекарством.
Я много думала об этом и пришла к выводу, что мне следует поступить именно так.
Мне следует отдалиться от этого безумного приключения. Мне нужно забыть, мне следует начать все сначала.
Я оставалась в клинике доктора Кляйна еще две недели и почти перед отъездом, так я была поглощена своей собственной трагедией, вспомнила Гретхен Шварц.
Я рассказала Ильзе, как я нашла рыдающую девушку в ее комнате, и та обещала разузнать о ней у доктора Кляйна.
Доктор Кляйн сам обратился ко мне.
– Вы спрашивали о Гретхен Шварц. Вы перемолвились словечком. Она рассказала вам свою историю?
– Да, бедняжка. Она была так несчастна.
– Ей не повезло. Она умерла, но с ребенком все в порядке. Прекрасный мальчик.
– А что с ним?
– Ее семья взяла его к себе, и бабушка, а потом дядя обещали позаботиться о нем.
– Бедная Гретхен. Мне так жаль ее.
– Вам пора забыть о печали. Вы поправляетесь и, по словам фрау Глайберг, через несколько недель она отвезет вас на родину.
Мне показалось, что он почти рад этому и уже вычеркнул мое имя из своих списков. Сложный случай, но решенный удовлетворительно.
И вдруг я почувствовала, как слезы заливают мне ресницы – я вообще легко плакала в эти дни, я плакала о потере своей мечты и своего ребенка.
ГЛАВА 6
Через месяц после того, как я смотрела на маленькое мертвое личико, Ильза привезла меня в Англию. Каким спокойным все казалось вокруг. Если когда-нибудь я сумею поверить, что то невероятное происшествие – всего лишь плод моего воображения, то смогу сделать это только здесь, в Англии. Во время поездки Ильза без конца говорила мне о будущем, и главной темой всех этих разговоров было «Забудь!» Чем скорее я забуду, тем скорее смогу начать новую жизнь. Она видела случившееся своими глазами, у меня же был на него свой взгляд. Для нее это было ужасным событием, закончившимся, по ее мнению, удачно. Смерть, по ее словам, разрешила все проблемы. Она не знала, что жива память о трех полных экстаза днях с Максимилианом, она не понимала, что, вынашивая ребенка, рождаешь любовь.
Но она была права, советуя мне оставить это позади. Мне нужно жить и для этого собрать нити своей жизни. Ильза пробыла в Оксфорде всего несколько дней и распрощалась. Я почувствовала, что ее отношение ко мне изменилось. Возможно, она сожалела, что пригласила меня сопровождать ее с Эрнстом в тот день около десяти месяцев тому назад, но, когда я провожала ее на станцию, она взяла с меня обещание писать ей о своих делах и казалась такой же расположенной ко мне, как и всегда. В Оксфорде все сочли, что я изменилась, и я не сомневалась в их правоте. Исчезла веселая девушка, ее сменила довольно сдержанная женщина, выглядевшая старше своих девятнадцати лет.
Дома тоже произошли изменения. Тетя Каролина, всегда критически относившаяся к обществу, теперь рассердилась на него. Все вокруг были не правы. Тетя Матильда получала добрую часть этого осуждения, но вскоре я стала основным источником этого недовольства. О чем я думала, болтаясь без дела почти год, она не знала. Совершенствуя немецкий?! Для нее достаточно было знания английского языка, да и для всех остальных. Я вернулась домой не солоно хлебавши, насколько она понимает. Может быть, я привезла новые рецепты? Ей, конечно, совсем ни к чему заграничные способы стряпанья, дело не в этом... У меня появилась способность делать вид, что я слушаю ее, и не слышать ни одного слова. Тетя Матильда тоже изменилась. Телесные недуги все еще служили основным источником ее волнений, но теперь она очень сдружилась с Клисами из книжной лавки.
– Что меня удивляет, – саркастически заметила тетя Каролина, – что ты еще не поселилась у них.
– Знаешь, Елена, – поделилась со мной тетя Матильда. – Когда так много приходится думать о делах в лавке, им просто не хватает времени подумать о себе. Грудку Амелии не совсем в порядке, а когда представишь, как тяжело приходится мистеру Клису с одной почкой, работающей за две...
Она выглядела счастливее, чем была до моего отъезда, я очень привязалась к ней. Она всегда тайком притаскивала что-то из белья для починки из дома Клисов, так, чтобы не заметила тетя Каролина, и потом также тайком штопала его. Такое поведение тетя Каролина называла потерей чувства собственного достоинства.
Гревилли были рады меня видеть и пригласили отобедать у них через несколько дней после моего возвращения. Миссис Гревилл тепло обняла меня.
– Моя милая Елена, – сказала она, – с чего это вы стали такой тонкой?
Она взяла мое лицо в свои руки пытливо взглянула мне в глаза. Я покраснела.
– У вас все в порядке, Елена?
– Да, а почему бы нет.
– Вы изменились.
– Повзрослела на год.
– Нет, не только это.
Она выглядела обеспокоенной, и я, успокаивая, поцеловала и объяснила, что не совсем пришла в се после дороги.
– Да, и еще ваши тети... – сказала миссис Гревилл с легкой гримаской и добавила: – Энтони так рад, что вы вернулись. Мы все рады.
Это был счастливый вечер. Они радовались моему приезду, задавали кучу вопросов по поездке, и, когда они касались моих личных впечатлений, я старалась избегать их. Я рассказала им о легендах леса.
Энтони показал прекрасное знание этих сказаний.
– Они пришли к нам из дохристианских времен. Я думаю, что некоторые верования живут и поныне.
– Думаю, что да, – сказала я и вспомнила, как стояла на площади, наблюдая за танцорами, как увидела фигуру мужчины в рогатом шлеме и услышала нежный шепот: «Ленхен, дорогая».
Энтони удивленно смотрел на меня. Должно быть, что-то в моем лице выдало меня. Я должна не забывать об этом. Изобразив необычное веселье, я стала описывать праздничную одежду деревенских девушек: сатиновые фартуки, яркие головные платки. Энтони видел такс раньше во время поездок в Шварцвальд до поступления колледж и, так же, как и я, был восхищен этими наряда?
Да, это был приятный вечер, но той ночью меня; посетили беспокойные сны: в них являлись Максимилиан и мой ребенок, но что странно – не мертвая девочка в гробу, а живой ребенок.
Сны были такими правдоподобными, что, проснувшись утром, я впала в глубокую меланхолию.
И так будет всю жизнь, подумала я.
Дни вначале тянулись бесконечно, но так как одна неделя ничем не отличалась от другой, они слились и замелькали. Время уходило на выполнение обязанностей по дому под руководством вечно неудовлетворенной тети Каролины, на приемы гостей, иногда мне приходилось помогать в лавке, и я получила определенное представление о книгах. Тетя Матильда, частый гость Клисов, всегда была рада видеть меня там. Моя помощь была таким подспорьем Амелии с ее слабой грудью и Альберту с единственной почкой. Тетю Каролину совсем не прельщала наша дружба.