По дороге к замку они уже играли в новую игру – траурную церемонию. Дагоберт вначале решил изображать покойного герцога в гробу, но счел эту роль очень скучной. Трауру он явно предпочитал игру в лесных разбойников.
Все утро звонили колокола. Из моей комнаты я видела приспущенные флаги на герцогском замке, флаг на нашем замке также приспустили.
Дети были возбуждены. Их, как и взрослых, охватило общее чувство торжественности момента. Мы с фрау Грабен обещали взять их в город посмотреть траурную процессию.
– Отправимся пораньше, – объявила фрау Грабен, – через несколько часов в городе не протолкнешься.
Мы договорились, что будем наблюдать за процессией из окон гостиницы, откуда в свое время следили за праздничной кавалькадой, отмечавшей возвращение Максимилиана из Берлина.
Мы все были одеты в черное, даже на лошади, запряженной в нашу коляску, была укреплена черная розетка.
Лизель попыталась запеть, когда коляска двинулась в путь, но встретила суровое осуждение Фрица.
– На похоронах не поют, – сказал он ей, и Дагоберт немедленно присоединился к брату.
Фрау Грабен каким-то образом превратила наш выезд почти в праздничное действо. Она не скрывала своего возбуждения, глаза ее так и сверкали, она с удивительным мастерством управляла повозкой.
Толпы людей уже заполняли верхний город, они становились на ступеньках лестницы, ведущей к фонтану в середине площади. Полоски черного крепа развевались в окнах, всюду виднелись полуспущенные траурные флаги.
– Подъедем как можно ближе к гостинице, – пообещала фрау Грабен, и я успокоилась, когда нам удалось добраться до места. Хозяин гостиницы поставил коляску и лошадь в конюшню, и мы уселись на прежние места возле окон.
Хозяин поднялся поболтать с нами, он с уважением относился к покойному герцогу Карлу и его преемнику, молодому герцогу Карлу-Максимилиану.
Времена нынче тревожные, – бормотал он. – Прошли старые добрые денечки. Будем надеяться на долгое мирное царствование молодого герцога, хотя, признаться, все говорит об обратном.
Мне стало не по себе:
– Есть новости?
– Говорят, Наполеон становится с каждым днем все воинственней.
– И вы думаете, он объявит войну?
– Все идет к этому.
Дагоберт взвел курок у воображаемого ружья.
– Паф, паф, – закричал он. – Вы убиты.
– Будем надеяться, дело до этого не дойдет, – сказал хозяин гостиницы.
Дагоберт принялся маршировать взад-вперед, распевая национальный гимн, и салютовал нам, проходя мимо. Фриц и Лизелъ присоединились к нему.
– Ну, ну, дети, – – сказала фрау Грабен успокаивающе. – Мы еще не воюем.
– Я – отправляюсь на войну, – закричал Дагоберт. – Паф! Я поведу вас в бой. Мой отец тоже будет воевать.
– Он не главнокомандующий, – возразил Фриц.
– Да, по правде – не он.
– Нет, не он. Главнокомандующий – герцог.
– Он просто не хочет связываться. Если бы он захотел, он стал бы герцогом.
– Хватит, дети, прервала его фрау Грабен. – Перестаньте нести чепуху.
– Это не чепуха, Грабен. Мой отец...
– Хватит о ружьях, войнах и герцогах или вы не увидите похоронной процессии. А ну-ка, Лизелъ, подойди ко мне, иначе ты ничего не увидишь.
Мы устроились у окна, и владелец гостиницы принес вино для нас с фрау Грабен и сладкую воду для детей.
Грохот пушек с башни герцогского замка известил о начале процессии. Кавалькада всадников медленно спустилась с горы в город и проследовала к церкви, где лежал покойный герцог.
Мы увидели лафет, на котором гроб будет доставлен к берегам озера, откуда его отвезет на лодке Харон к месту последнего упокоения. На остров будут допущены только ближайшие родственники.
Во главе процессии блистал на солнце церемониальный крест, как всегда во всех подобных торжественных случаях, новый властелин Максимилиан был одет в герцогские одежды из пурпурного бархата, отороченные мехом горностая. Глядя на него, я спрашивала себя, неужели это мой муж, но, проезжая мимо, он поднял голову, взглянул на окна гостиницы и улыбнулся – его отчужденность пропала; звуки мрачного похоронного марша, гвардейцы с черными перьями на шляпах вместо обычных синих – « ничто не могло сдержать моей радости. Процессия медленно проследовала мимо нас.
– Вон там мой отец, – восхищенно Шептал Дагоберт.
И действительно, это был он, граф Фредерик, в военном мундире, со сверкающими медалями на груди, с черным пером на шлеме.
Он тоже взглянул на наше окно, и мне показалось, надменная улыбка тронула его губы.
Церковная служба казалась детям невыносимо долгой, они беспрестанно вертелись, и Дагоберт пытался спихнуть Фрица с его места, так как считал, что оттуда лучше видно, и он, как старший брат, должен сидеть именно там. Фрау Грабен с присущим ей спокойствием утихомирила спорщиков.
Наконец, служба окончилась. Гроб возложили на лафет для последнего пути к острову. Оркестр заиграл похоронный марш, и лошади, покрытые чепраками из тяжелого черного бархата, в черных плюмажах, покачивая головами, медленно повезли лафет по улицам города. С обеих сторон его сопровождали солдаты.
Люди молча следили за процессией, извивавшейся по улицам и исчезавшей на дороге в лес, к озеру. Когда она вернется в город, с пустым лафетом, без близких родственников покойного, церемониальный крест вновь вернут в церковь и запрячут в подземную часовню.
Дагоберт объявил о своем желании поехать на остров посетить могилу матери.
– Ты же знаешь, – сказала фрау Грабен, – что сегодня никого не пустят на остров. – Если вы будете хорошо себя вести, я возьму вас посмотреть могилу герцога.
– Когда? – хотел знать Дагоберт.
– Не сегодня. Сегодня – день похорон.
– Когда мой отец умрет, его похороны будут еще лучше! – сказал Дагоберт.
– Боже мой, как можно говорить такое.
– Я не хочу его смерти, – сконфузился Дагоберт, – просто я хотел, чтобы у него были похороны получше.
– Лучше герцогских не бывает, – сказал Фриц.
– Нет, могут быть, – настаивал Дагоберт.
– Хватит болтать о похоронах, а то некоторых не возьмут смотреть могилу герцога.
Эти слова слегка утихомирили мальчиков.
Я предложила игру в загадки, и, мы играли в нее без особого успеха, пока церемониальный крест не водворили на прежнее место и толпы стали расходиться.
Фрау Грабен рассчитывала вскоре тронуться в обратный путь, но, спустившись в маленький зал гостиницы, мы обнаружили, что поторопились. Людей на площади было еще так много, что даже пробиться через толпу не представляло возможности.
– Пойдемте к конюшне, – сказала фрау Грабен. – Ко времени нашего отъезда толпа рассосется.
Дагоберт выскользнул со двора гостиницы посмотреть на площадь, и я, беспокоясь за него после того случая в лесу, пошла за ним, чтобы позвать его вернуться.
Тут я увидела сержанта Франка. Он держал Дагоберта за руку и подзывал меня к себе.
Я вышла за ворота.
Сержант Франк щелкнул каблуками и поклонился.
– Пока еще очень многолюдно, – объяснил он. – Еще минут десять, и народу станет меньше. Вам следует быть поосторожней. В такой толпе запросто очистят карманы. Нищие и воришки со всей округи сошлись сюда. Для них сегодня – знаменательный день.
Подошла фрау Грабен.
Сержант снова щелкнул каблуками и поклонился.
– Я как раз рассказываю фройляйн, что лучше подождать несколько минут. А почему бы вам не зайти к нам повидать Гретхен и детишек? Она будет очень вам рада.
Фрау Грабен сочла эту мысль превосходной и пожалела, что не захватила с собой бутылку обещанного ликера.
– Пустяки. Она обрадуется вам пуще всех ликеров Рохенштейна.
– Не думаю, что это вежливо по отношению к моему ликеру, – улыбнулась фрау Грабен.
– Ликер ликером, но вам это должно очень льстить, – вмешалась я.