Откуда взялся этот кураж – велеть ему не давать больше обещаний? Он никогда не сулил ей ничего, что не мог или не хотел сделать. Она просто разозлилась из-за того, что он отказался поделиться своими планами. Он и не думал говорить ей об этом. Рассказать, что он будет рисковать жизнью, сдавая Дэниелса в руки закона. А потом она станет корить его за это всю оставшуюся жизнь. Или, что еще глупее, начнет помогать ему. Женщины не могут поступать разумно, когда это касается мужчин. Разве Октавия не кинулась тогда на мужчину, который попытался убить Норта, потому что она, видите ли, думала таким образом повлиять на ситуацию. Понятно, Октавия вела себя как любящая женщина. Уинтроп не мог рассчитывать на большое чувство Мойры, но он знал, что в ней срабатывает охранительный рефлекс, когда дело касается тех, кто ей небезразличен.
Она уже очаровательно сглупила, отдав ему тиару. И это был отличный выход, учитывая, какой опасности подвергалась она сама. Если Дэниелс возьмется за нее… Понятно, Дэниелс живым не уйдет, но и не было никакой гарантии, что он сможет защитить Мойру. А он не мог позволить себе потерять ее сейчас.
Следующий час принес ему столько боли, словно он провел его у дантиста. Блайт и Октавия решили, что он обидел Мойру, и выражение их недовольства преследовало его везде, куда бы он ни направился. Но самой ожесточенной сторонницей Мойры оказалась Минерва. Если взгляды могли бы убивать, Уинтроп уже несколько раз стал бы покойником.
Пришло время уезжать. Мойра не заговаривала с ним снова, продолжая делать вид, что его не существует. Но не это было причиной отъезда. Этим вечером он собирался увидеться с Дэниелсом, чтобы обменять тиару на информацию на самого себя. Нужно было подготовиться на случай, если что-то пойдет не так. Он должен был быть уверенным, что в случае его смерти Мойра получит шахматы, те отцовские шахматы, которые Брам отдал ему. Они понравятся ей, а может, и его письмо, которое он приложит к ним.
Конечно, шанс, что Дэниелс не убьет его, есть, и тогда он сможет сам передать ей содержание этого письма. На такой исход дела он и рассчитывал.
Увидев стоявшего в одиночестве Норта, он тут же подошел к нему.
– Я уезжаю.
Норт напрягся, хотя постарался сохранить спокойное выражение лица.
– Уже?
– Нужно сначала кое о чем позаботиться. – Брат подозрительно посмотрел на него:
– Ты ведь не пытаешься нам доказывать, какой ты герой? Это было бы глупо.
Засмеявшись, Уинтроп покачал головой:
– Нет. В полночь я буду в доме на Рассел-стрит. Увидимся потом.
Норт удержал его за руку:
– Будь осторожен. Уинтроп улыбнулся:
– Разумеется. Играть в безрассудство – твой стиль, не мой.
Однако когда он покинул дом брата, Уинтроп с беспокойством подумал о собственной опрометчивости. И все из-за женщины.
Той, которую он предал. Без которой не мог жить.
– Она у тебя с собой? – Голос выдавал волнение Дэниелса.
В помещении было темно. Огонь, жарко горевший в очаге, не мог разогнать подступавшую со всех сторон тьму и согреть холод дома, пустующего долгое время. Мог ли огонь показаться кому-нибудь подозрительным? Уинтропу оставалось только надеяться на это.
Только что наступила полночь, и Ковент-Гарден стал темным и опасным даже для преступников, которые наводняли его. Если бы, к примеру, кому-то из них сейчас пришло в голову заявиться сюда, чтобы разнюхать, что здесь творится, он в лучшем случае получил бы нож Дэниелса в грудь. Старик не станет колебаться.
Пришло время поставить точку.
Уинтроп поднял шкатулку.
– Покажи бумаги.
Дэниеле тут же продемонстрировал папку с завязками, набитую листами бумаги.
– Доволен?
Не сейчас, но уже не долго ждать. Уинтроп показал кивком:
– Клади на стол.
– Ты первый, – возразил старик. Уинтроп холодно улыбнулся:
– Нет, ты.
Они уставились друг на друга, и в конце концов Уинтроп победил. Дэниелс положил папку на грубо выструганную столешницу. Уинтроп осторожно протянул руку и придвинул ее к себе, не спуская глаз со своего бывшего наставника.
– Теперь ты, – потребовал Дэниелс.
Сначала Уинтроп, дернув завязки, открыл папку, чтобы убедиться, что в ней та самая, нужная ему, информация. Удостоверившись, он поставил шкатулку на стол и подвинул ее к Дэниелcy.
Ирландец тут же схватил ее, и, когда поднял крышку, его лицо загорелось от жадности и удовольствия.
– О, парень, я горжусь тобой. – Уинтроп пропустил похвалу мимо ушей. Заполучить шкатулку ценой потери Мойры – в этом не было никакой заслуги.
– Теперь ты уедешь из Англии и никогда не вернешься. – Старик машинально кивнул в ответ. Похоже, он не обратил внимания, что это был приказ, а не вопрос.
– Да, да. Как-нибудь.
Уинтроп начал было расслабляться, но тут Дэниелс захлопнул крышку и вытащил из кармана пистолет. Сердце тяжело забилось в груди.
– И что теперь? Собираешься убить меня? – Дэниелс цыкнул зубом.
Всего лишь немножко страховки, парень. Надо быть уверенным, что ты не выкинешь какую-нибудь шутку, пока я смываюсь.
– Шутку, какую? – прозвучало довольно фальшиво даже для него самого. И какую шутку еще можно выкинуть? Ничего веселого в этой ситуации он не видел, хотя, если долбануть Дэниелса головой об стол, может, он и развеселился бы.
Дэниелс прищурился.
– Никак хочешь поиграть в героя или прочую чепуху? Ты ведь у нас такой. Сейчас же попытаешься забрать у меня эту вещицу, чтобы завоевать сердце красотки.
– Она не красотка, – откликнулся Уинтроп. – И во всем мире не найдется столько драгоценностей, чтобы завоевать ее сердце. – С какой стати он начал говорить о Мойре с этой сволочью, было выше его понимания. Но главное, он осознал – острая необходимость защищать ее перевесила здравый смысл.