Старуха шумно отхлебнула чаю. Когда она снова заговорила, её голос смягчился, превратившись из острого кинжала в деревянную колотушку с рукоятью, согретой ладонями.
– Я вижу, что тебе больно, а чудовища знают толк в боли. Ты тащишь труп матери за собой, и он оставляет в земле глубокую борозду. Это достойный повод, чтобы грубо прервать женщину, у которой имеются два пальца, коих не было утром. Ради того, чтобы раскопать эти старые кости, я, так и быть, выслушаю тебя. Поверь мне, твоя участь не станет легче, если ты ощутишь ко мне тёплые чувства, облегчив душу. У нас впереди все ночи, какие сотворил мир. Говори о мёртвых во тьме, мальчик, и я заберу у тебя её тело, если хочешь от него избавиться.
Принц сидел, ссутулившись, и смотрел на старуху, как выпоротый ребёнок; его рёбра стонали, будто по ним била тысяча маленьких мечей. Он не мог дышать, сердце бешено колотилось в груди, глотка пылала. Хотелось рассказать ей всё, что знал; его душа корчилась от усилий, но он не мог произнести ни слова.
Ведьма смеялась над ним. Но это был не злой смех: скорее, старая карга испытывала жалость и грусть. Она склонилась над ним, как крышка люка.
– Ты скажешь ему, как её звали. Ты скажешь ему это, когда вы снова встретитесь.
Старуха положила мозолистую руку на лоб Принца, другой накрыла его губы и мягко сжала, словно голову любимой куклы. Он хотел презирать её прикосновения, плюнуть в неё, но, едва её сухая кожа соприкоснулась с его, нахлынуло умиротворение, будто струящаяся река, мышцы расслабились и дыхание выровнялось. Её руки напоминали лапы, которыми медведица обнимает детёныша, сильные и нежные. Когда Ведьма отпустила Принца, он смотрел на неё широко открытыми глазами, его спина была прямой, лоб прохладным.
– Трава и листва? – прошептал он.
– Вроде того, – сказала она.
И он смог, не запнувшись, произнести слова, которые давно ржавели внутри.
– Мой отец убил её. – Он покачал головой. – Это теперь я всё понимаю, но никто не говорит о случившемся вслух. Никто! Я был младенцем, когда она умерла, но моя няня рассказывала, как всё произошло, повторяла снова и снова, будто колыбельную. Она хотела, чтобы я хранил это воспоминание как второе сердце – неотъемлемую и постоянную часть тела. Прижимала меня к себе и шептала одну и ту же историю, раз за разом. Я помню её волосы, точно лес прямых белых берёз вокруг меня, и тёмные глаза надо мной…
Нянина сказка
Твоя мать, малыш, была красивее летнего солнца. Тебе скажут, что это неправда, и она была уродлива, как жаба, но это враньё. Я всегда говорю своим мальчикам правду.
Она была вся из золота – волосы, кожа, даже глаза, точно у львицы. Звали её Хелия, и это самое прекрасное имя из всех, что я когда-либо слышала.
Твой отец охранял её как ревнивый шакал и держал в комнате на вершине башни. Но слава о её красоте, достойной книг, гремела повсюду. Ты родился вскоре после свадьбы – так обычно и бывает, когда жена похожа на львицу или на солнце. Когда ты вышел из неё, с необычайной лёгкостью, она ужасно тебя полюбила. Ты был в той же мере тёмным, в какой она светлой, малюсенькой луной рядом с её солнцем. Я была её горничной, и она была полна света. Говорю тебе, утёночек мой милый, иногда глазам становилось больно смотреть, как она стояла рядом с окном, держа тебя у груди, и её волосы пламенели. Я иногда задавалась вопросом, сосал ты молоко из её груди или в твой рот тёк солнечный свет.
Но однажды ночью её не оказалось в башне. Ты к тому времени уже был карапузом с пухлыми щёчками и ковылял по её пустой комнате – твой отец ей даже стула не дал, клянусь! Весь день проводила на ногах, а спала на камнях, и ни разу я не слышала от неё жалоб. Не могу сказать – откуда же мне знать! – чем она занималась той странной ночью (богатеи не говорят нам того, что не касается завязывания лент и заваривания чая, так заведено), но солнечным утром гнев твоего отца затемнил небо и встряхнул кровлю.
Вместе со старым предсказателем они в ярости метались по Замку, точно два урагана, проклиная меня за то, что я её выпустила, будто Королева не может делать то, чего ей хочется. Он схватил меня за руку, словно кандалы надел, и мы понеслись по расшатанной лестнице на башню – там стояла твоя мать, спокойней не бывает, ты спал у неё на руках, и тебя ничто не волновало. Она посмотрела на твоего отца взглядом сытой тигрицы, её золотые глаза сияли от ненависти и счастья.