Бульвар, на который они свернули, был тих. Солнце склонилось совсем низко, и крыши домов на западе горели заревом. Они проехали мимо большой фабрики; владелец ее, желая хоть немного украсить то место, где работали его люди, окружил его маленькими цветочными клумбами.
— Смотри, — сказал Дэвид Ормсби, обращаясь к дочери. — У нас, предпринимателей, приписывающих себе так много достоинств, потому что судьба оказалась к нам милостивой, есть свои странности, свои маленькие, глупые фантазии. Этот вот фабрикант хотел прикрыть красотой наружную грязь. В этом отношении он нисколько не отличается от Мак-Грегора. Но я бы хотел спросить его, внес ли он или Мак-Грегор хоть сколько-нибудь красоты в собственную душу. Я не верю в цветочные клумбы посреди непроходимой грязи и копоти, как не верю в то волнение, которое Мак-Грегор осмелился вызвать на поверхности жизни. У меня есть свои убеждения, то есть убеждения моего класса. Вот этот фабрикант, насадивший здесь цветы, подобен Мак-Грегору. Ему следовало бы предоставить людям самим находить красоту. Так поступаю я. Смею думать, что я сохранил себя для более великих и более смелых целей.
Дэвид Ормсби повернулся и пристально взглянул на Маргарет, которая уже начала подпадать под его влияние. С отрешенным лицом она смотрела куда-то вдаль, поверх крыш. Он заговорил о себе и о своем отношении к жене и дочери. В его голосе послышалась нотка раздражения.
— Ты увлеклась этим не на шутку, не правда ли? — резко спросил он. — Послушай меня. Я не говорю с тобой, как отец с дочерью. Уясним себе это раз и навсегда. Я люблю тебя и по-своему пытаюсь отвоевать твою любовь, ибо я соперник Мак-Грегора. Я даже мирюсь с таким препятствием, как то, что я твой отец. Я люблю тебя, и ты сама знаешь, что кое-что от меня живет в тебе. Мак-Грегор этим похвастать не может. Он отказался взять то, что ты могла предложить ему. Но я не отказываюсь. Я посвятил тебе всю свою жизнь и сделал это умело и обдуманно. Я испытываю по отношению к тебе какое-то особенное чувство. По натуре я индивидуалист, но я верю в единство мужчины и женщины. Я на своем веку отважился бы войти лишь в одну жизнь, и это была бы жизнь женщины. И я прошу тебя позволить мне войти в твою жизнь. Мы еще поговорим об этом.
Маргарет повернулась и взглянула на отца. Ей показалось, что с ее глаз упала завеса, и она увидела его не тем умным дельцом, каким знала всегда, но совсем молодым и обаятельным человеком. Он не только был силен и крепок, но на его лице можно было различить те глубокие следы мысли и страдания, которые она видела на лице Мак-Грегора.
«Как это странно! — подумала она. — Они так различны и тем не менее оба так прекрасны!»
— Когда я женился на твоей матери, я был таким же ребенком, как ты сейчас, — продолжал Дэвид Ормсби. — Правда, я любил ее, и она любила меня. Но страсть быстро прошла; она была прекрасна, пока жила в нас, но в ней не было ни глубины, ни смысла. Я хочу объяснить тебе, почему так получилось, а потом показать, что такое Мак-Грегор, дабы ты сама могла видеть его насквозь. Но я еще вернусь к этому. Пока же приходится начать с самого начала. Когда моя фабрика стала разрастаться, я, как работодатель, оказался связан с жизнями многих людей.
Его голос зазвучал резко.
— Неужели ты думаешь, что Мак-Грегор единственный человек, который задумывался о массах? Я сам не раз чувствовал то же искушение. Я бы также мог поддаться сентиментальности и погубить себя, но я этого не сделал. Меня спасла любовь к женщине. Хотя, когда дело дошло до истинного испытания нашей любви, до взаимопонимания, Лора не выдержала его. Тем не менее я благодарен ей за то, что она хотя бы временно была предметом моей любви. Я верю в красоту этого чувства.
Дэвид Ормсби стал рассказывать свою повесть, и образ Мак-Грегора отошел на задний план в представлении Маргарет. Ее отец почувствовал, что одержит большую победу, если ему удастся окончательно отвлечь ее от этого человека.
«Если я сумею отнять ее у Мак-Грегора, то я и мой класс сумеем отнять у него и весь мир, — подумал он. — Это будет новой победой аристократии в нескончаемой борьбе с чернью».
— В какой-то момент я дошел до поворотной точки, — продолжал он. — Раньше или позже все приходят к этой точке. Народные массы всегда бредут, как стадо, но мы сейчас не говорим о народе в целом. Речь идет обо мне, о тебе и о том, чем может стать Мак-Грегор. Мы представляем собой нечто особенное, каждый в своем роде. Мы подобны людям, очутившимся на распутье. Я выбрал одну дорогу, Мак-Грегор — другую. Я знаю, почему я выбрал свою, и он, возможно, знает, почему он выбрал другую. Я готов согласиться с тем, что он отдает себе отчет в том, что замышляет. Но ты должна решить, какой путь изберешь. Ты видела сегодня огромную массу народа, которая пошла по широкому пути, избранному им. Теперь выбор за тобой, и я хочу, чтобы мой путь был также и твоим.