Волнение рассказчицы росло по мере топ как она говорила. Грачик видел, что ей стой труда владеть собой и вести связную речь Грачик подал было ей воды, но она отстранила его руку. В её глазах он прочёл: «Не прерывайте меня, иначе у меня не хватит сиг связать мысли…»
— …Последовав за директором, я увидела что он вернулся в состоянии крайнего возбуждения. Мне кажется, я… никогда ещё не видела его таким. Несколько минут он молча ходил по комнате. Я не решалась прервав это молчание. Наконец он остановился и взяв меня за руку, ласково сказал: «Боюсь милая Эла, что нам придётся расстаться. Обстоятельства складываются так, что…» Недоговорив, он отвернулся и снова долго молчал. Вдруг он сказал: «Принесите мне молоко». Тут я должна пояснить, господа, что у доктора Вельмана была привычка выпивать утром и перед сном по стакану сырого молока. Он делал это регулярно изо дня в день. Я поняла: он собирается лечь, и, не возражая, пошла на кухню за молоком. В верхнем коридоре я встретила мадам Вельман. Мне, показалось… что она отшатнулась от двери этой комнаты, как будто подслушивала наш разговор… Я видела: она крайне раздражена. Взгляд, которым она меня окинула, сказал мне с полной ясностью, что её подозрения о нашей близости с доктором Вельманом перешли в уверенность.
При этих словах Эла отвернулась, думая, видимо, что скроет этим выступившие у неё слезы. Стараясь сделать это незаметно, она вытерла глаза и с нескрываемым негодованием проговорила:
— Вот к чему приводят сплетни! — Она помолчала, преодолевая волнение. — Чтобы избежать объяснения, которое, казалось мне, могло произойти тут же, на лестнице, я поспешила вниз. В кухне я несколько задержалась, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Достала из рефрижератора кувшин с молоком и налила директору его любимый большой стакан. Вынула из шкафа несколько гренок. Когда я со всем этим вышла в коридор, то до меня донеслись слова бурного объяснения супругов — уже второго за этот день… То, что я услышала, заставило меня поспешить наверх. Я считала своим долгом быть около директора Вельмана когда, судя по голосу, совершенно обезумевшая от ревности женщина, не стесняясь тем что её дом полон гостей, угрожала ему на сильно прекратить нашу воображаемую связь, если он тотчас не выгонит меня из дому. Я не знала, что она подразумевает под словом «насильно», но голос её звучал так угрожающе. Пока я поднималась по лестнице, в комнат воцарилось молчание. Оно показалось мне особенно страшным. Словно что-то оборвалось во мне, вот тут. Я остановилась, не в силах передвинуть ноги. Именно здесь и нагнал меня Уго. Он тоже услышал угрозы мадам и поспешил сюда, чтобы предотвратить, как ему казалось…
— Господин Уго Вельман скажет сам, что найдёт нужным, — вставил шеф.
— Простите, я так волнуюсь… Когда мы вместе с Уго вбежали сюда, то увидели то же, что видите вы… Очень странно: мадам в комнате не было. Она вбежала следом за нами, делая вид, будто представившееся зрелище является для неё неожиданным. Уго позже сказал мне, что я лишилась чувств. Вероятна это было действительно так. Придя в себя, я увидела одного из гостей — нашего домашнего врача, склонившегося над убитым. Ему не оставалось ничего иного, как засвидетельствовать смерть. Это все…
Сильные пальцы рассказчицы снова сплелись, и из глаз, устремлённых на труп, закапали слезы.
Из дальнейшего опроса, произведённого шефом, выяснилось, что Уго Вельман слышал часть бурного объяснения супругов, упрёки и угрозы жены директора и что, вбежав сюда вместе с Элой, Уго застал именно эту картину, какую она описала.
Судя по всему, орудием убийства послужил массивный нож для разрезания книг, изготовленный из нержавеющей стали. Удар был нанесён тяжёлой крестообразной рукоятью ножа в висок. Этот нож валялся тут же возле кровати, так же как и книга, которая, по-видимому, была до того заложена этим ножом. По общему признанию, нож принадлежал жене покойного. Она и сама признала это, но упорно отрицала какую бы то ни было причастность к убийству. По её словам, оно произошло в те несколько минут, когда её не было в комнате, — между концом её ссоры с мужем и её вторичным появлением в его спальне. Она пыталась уверить нас, что вернулась для того, чтобы помириться с мужем, а, войдя в комнату, увидела там Элу и Уго.
Беглый опрос гостей, утративших всю свою респектабельность из-за боязни быть запутанными в тёмное дело, не дал ничего. Они растерянно отвечали на вопросы, задаваемые шефом полиции. Вернувшись на своё место у стены, каждый из них замирал в позе испуга и даже отчаяния.
— Кто они такие? — тихонько спросил Кручинин у шефа.
— Промышленная и финансовая знать нашего города, — со странным выражением, смахивающим на трепет уважения, ответил тот. — Конечно, те, кто не успел бежать к американцам.
— Ах, вот что!.. А я было не так вас понял, дорогой коллега, — усмехнулся Кручинин… — Ну-ка, назовите мне их.
Шеф стал называть одного за другим сидевших вдоль стены гостей.
— Они всегда были такими… смирными? — спросил Кручинин.
— О, что вы! — Шеф рассмеялся. — Это же были хозяева жизни. Отцы нашего города и даже страны.
— Почему же они похожи теперь на кукол?
Шеф махнул пухлой рукой, каждый сосискообразный палец которой выражал беззаботную самоуверенность.
— А разве это не куклы? — сказал он. — Теперь ведь они никому не страшны. Они потому так и держатся, что уверены: при малейшем подозрении каждый из них будет посажен.
— Вот как?
— Непременно! — Шеф нахмурил брови и его круглое добродушное лицо приняло угрожающий вид. — Мы всех их вместе и каждого в отдельности видим насквозь и знаем как свои пять пальцев. Наша задача теперь перевоспитать их и поставить на службу демократии.
— И вы теперь совершенно спокойны за их и за себя?
— Безусловно.
— Вот и прекрасно, — с видом окончательно успокоившегося человека резюмировал Кручинин. — Так и будем знать.
Все более или менее определённо говорило том, что убийцей Вельмана, может быть невольным, была его жена. Шеф приказал Круши арестовать её.
Кручинин не вмешивался. Дело, казалось, перестало его интересовать. Единственный вопрос, заданный им Эле, был, видимо, совершенно случаен и придуман только для того, чтобы не выдать своего равнодушия:
— Тут, на столике, возле меня, и стоит мо-око, которое вы налили для господина Вельмана?
— Да.
— Это произошло… — Кручинин посмотрел а часы, соображая, — примерно… с полчаса тому назад?
— Я могу сказать совершенно точно, — уверенно отозвалась Эла. — Выходя из кухни с этим стаканом молока, я посмотрела на стенные часы. Было без четверти два, а теперь… тридцать пять минут третьего, значит…
— Значит, вы налили это молоко ровно пятьдесят минут тому назад.
— Совершенно верно.
— Благодарю вас… Это всё, что меня интересовало, — сказал Кручинин шефу и тихо, гак что слышать ею, кроме шефа, мог только Грачик, добавил: — Задержите здесь всех, пока я не вернусь.
Сопровождаемый Грачиком, Кручинин быстро спустился в первый этаж и прошёл коридором к прихожей. Там он уверенно направился в угол, и Грачик увидел в его руке большой полотняный конверт голубого цвета. Грачик понял, что равнодушие Кручинина, разыгранное перед тем, было напускным. Все время мысли его были сосредоточены на этом конверте, и он хотел установить одно, имеет ли это второе убийство какое-нибудь отношение к плану. Убедившись в том, что никакой связи тут нет, он, вероятно, окончательно выкинул все слышанное из головы и теперь стоял перед Грачиком торжествующий, с желанной добычей в руке.