— Именно, — он снова поднялся с места и обошел свой стол, встав прямо передо мной.
— Это тебе и предстоит выяснить. Наведи справки. Мы сумели набросать примерный маршрут ее передвижения. Она заходит во все бары, во все клубы, рестораны и прочие клоповники — заходит и исчезает через несколько секунд.
— Почему вы сами не найдете ее?
Глупый вопрос.
— А что, тебе самому не хочется? Ну, если настаиваешь, мы можем…
— Не надо. Я сам, — выпалил я.
— Хм. Как знаешь… Мы не заставляем. Слушай, а… ты точно уверен, что справишься? Все‑таки видок у тебя не ахти какой. Давай‑ка мы сами. Ступай, сынок.
— Я сам. Я сказал — я сделаю все.
Он просто издевался. Демонстрировал свое превосходство. Высшая форма садизма — не приходится и руки марать.
— Что‑то мне подсказывает, что за тобой будут следить их люди. Вряд ли они снарядят целый батальон, сейчас времена не те. Нельзя беспокоить акционеров, ну и простых людей тоже.
Мы думаем о Вас?
— Так что смотри в оба.
Я резко засунул бумаги в конверт и вцепился в него так, что он бы закровоточил, будь он живой.
— Что мне потом с ней сделать, как я найду ее?
— А что бы ты сделал? Попросил бы прощения?
Такое не прощают. Я бы себя не простил, в любом случае.
— Если мои предположения верны, если все так, как и должно быть, то, — он протянул мне небольшой футляр, в котором лежало несколько различных устройств, — собери данные. Любыми доступными средствами. Как этим всем пользовать, я думаю, ты знаешь.
Откуда он все знал?
— Нет необходимости знать все. Надо просто уметь пред-по-ла-гать.
Я хотел было идти, но что‑то меня удерживало. Я разложил все по карманам.
— И если я прав, — сказал он, приняв ту же позу, в которой он был, когда я только его увидел, — то мы совершим такой прогресс, о котором даже не смели и мечтать. Так сделай это ради человечества, ради всеобщего блага. Пусть наша — и ее работа не пропадет даром.
Плевал я на человечество.
— Свободен.
Быстрым, почти переходящим на бег, шагом я направляюсь к лифту, который наконец‑то снова открывает свою пасть в предвкушении. И пока я иду, я все еще чувствую на себе взгляд этих маленьких черных точек, пробивающихся сквозь холодное стекло очков.
Послушайте. Это очень важно.
Я вижу себя со стороны. Захожу в лифт, девушка на входе прощается со мной, открывается дверь машины, я сажусь на заднее сиденье. Почему я вижу себя?
Разум не поспевает за телом. Сердце стучит быстрее, чем снуют туда-сюда маленькие импульсы в моем мозгу.
Весь мой разум сфокусируется на этой папке.
«Поручение номер плеватькакой», было написано на первой странице.
Слова, графики, фотографии, схемы, карты, чертежи смотрят на меня своими чернильными глазами.
Черт с ними. Ничего того, чего я не знал раньше.
Она все равно мертва.
Я сам убил ее.
4
Самое неприятное, что только может с тобой случиться — это столкнуться с тем, что, как ты уже думал, ты похоронил очень давно и даже успел встать на путь полного забвения, отчуждения от всего того, что так или иначе напоминало бы о произошедшем. Кому как.
Я вот встал на этот путь, который напоминал скорее крутой горный склон, покрытый жирным маслом, а на ногах у меня были роликовые коньки с колесами разного размера. И все было бы неплохо, спускайся я по нему вниз — не считая каменной стены, готовящейся запечатлеть мое размазанное по ней лицо, когда я рухну, размажусь по ней со скоростью фотонов света, у которых случился острейший приступ диареи.
Вся беда в том, что по этой дороге я должен был карабкаться вверх, руки мои были связаны, а ладони были щедро намазаны толстым слоем суперклея.
На тех бумагах, которые дал мне в своем кабинете Председатель, были фотографии той самой девушки, про которую я уже успел немного рассказать. Она сыграла в моей жизни очень-очень странную и тяжелую роль. К сожалению, режиссером театра был жирный сноб, считавший, что любая пьеса станет куда веселее, если актер будет участвовать в очень напряженной сцену тет-а-тет с гильотиной. Думаю, продолжать не стоит.
Ну, вы поняли шутку.
Надо смеяться.
Встав посреди улицы и оглядевшись вокруг, я захохотал. Не от счастья, не от радости, не от чувства какой‑то победы, триумфа — а просто настолько все это было смешно и нелепо, все эти… внезапные появления, какие‑то повороты сюжета. Очень и очень глупо. Появиться — вот так вот, опять, снова! После того, как ты умерла! На этих вот руках!
Кровь была повсюду, и в первую очередь — на моих руках. Пьеса имела оглушительный успех для всей труппы — с одной «п». Зрители же не оценили этот спектакль — его мы играли сами для себя. Нишевая, андерграундная постановка.