Я не пытаюсь быть смешным, но я знаю, что я смешон. Все смешано. Но это не мешает мне действовать дальше. Итак, первое, что надо срочно сделать — свалить отсюда как можно быстрее. Дом, как известно, самое небезопасное место — уют и комфорт расслабляют, притупляют чувства.
Я проковылял пару шагов в темноту, пытаясь хоть немного прощупать разумом, где я, и что я, и что произошло, происходит и собирается произойти. И все чуть-чуть осветилось. Мое временное убежище. «Время» его должно перейти из настоящего в прошедшее, если я не хочу провести милейшую беседу с кулаками и дубинками какого‑нибудь благопристойного сержанта.
Для начала мне надо собрать вещи и уйти, убежать. Если честно, я не очень‑то и хотел менять свое местоположение, потому что давно уже понял, что не место делает человека, и человек ничего не делает, и вообще ничего особенного происходит, а просто иногда тебе то тепло, то холодно, иногда хочется есть, иногда — выпить. Чаще всего покурить, кстати.
Голова работает не ясно. Надо подкрутить пару болтов и гаек. Да. Я не то что бы плохой человек — просто, разматывая гнойный бинт с моей рабочей правой руки, и каждой стяжкой расковыривая рану от ножа (заточки? куска стекла?), меня не очень тянуло на мысли о чем‑то прекрасном и плюшевом.
Ну да ладно.
Продолжаем.
Надо было убедиться, что все нужное на месте. Я резко проверил карманы черных джинсов, не нашел там ничего. Затем похлопал себя по карману некогда белой рубашки, которая уже забыла, что такое «стирка». Но, осмелюсь утверждать, она выглядела вполне сносно. Там тоже ничего. С одной стороны, все было как надо, но с другой — сигареты были единственным моим спутником, чью компанию я мог терпеть.
Я сделал несколько шагов и подошел к замызганному зеркалу. Из него на меня мутными глазами смотрела иссушенная небритая рожа. Волосы закрывали половину лица — не помню, когда в последний раз стригся.
Надо поесть, а то уже на узника концлагеря похож. Как я собираюсь давать отпор этим ребятам «на массе»?
Странно.
Ну, зажигалка у окна. Я взял ее и дотронулся до растаявшего снега. Вода была скорее похожа на масло, очень неприятная, холодная. Я застыл на мгновение, растирая эти пару капель по пальцам.
Пачка оказалась на четырехногом рахитном столике справа от дивана; я взял ее, но, прежде чем достать из нее сигарету, решил взглянуть еще раз на улицу и сверить время на почти разрядившемся телефоне, который забыл поставить на зарядку. Надо будет не забыть.
Что ж, пора.
Детектив выходит на очередное дело. Хотя кого я найду‑то? Кого я ищу?
Мне просто нравится это слово. На самом деле я ничем не отличаюсь от вшивых наемников, рвущих друг другу глотки ради пачки хрустящих банкнот.
Ночь была в самом разгаре.
Я на всякий случай еще раз огляделся. Нет, тут только я.
Я вытащил сигарету и немного покрутил ее, повертел, помял. Бумага стала похожа на кожу старика. Каждый раз так. Да, немного странный ритуал, но я не могу просто взять и зажечь ее — можно сказать, что для меня жизненно важно убедиться, что это настоящая папироса, а не жесткий кусок пластмассы с красным диодом на конце.
Затягивается, как настоящая!
Вы и не заметите разницы!
Чувства те же, вреда — меньше!
Нет, спасибо.
Когда я выдохнул дым от первой затяжки, я обрадовался, что он не начал выходить из других не предусмотренных в теле дыр — значит, вчера по мне не стреляли, или, по крайней мере, не попали.
Старый пес еще может выкинуть пару трюков, да? А насколько я стар? Я не знаю. Может быть, мне двадцать. Может и тридцать. Может и сто сорок. Кто ж его знает — время для меня стало вещью настолько непонятной, настолько неосязаемой, что напрочь отключился страх за будущее — оно никогда не наступает. Но вы не подумайте лишнего, что, я кидаюсь навстречу любой опасности, как наклюкавшийся энергетиками придурок, у которого адреналин скоро начнет течь из ушей и жопы. Все дело в том, что я постоянно мило так кокетничаю со смертью, словно прикидывающаяся целкой старлетка; я как никто другой радуюсь каждому новому пробуждению, чью нелепость, однако, ощущаю всем протестующим телом.
Пока не дала.
Смерть любит играть в недотрогу.
Но, знаете что?
Я не хочу умирать. Уж поверьте — умирать я еще как не хочу. Но вот рыть себе могилу и вгонять себя в гроб — всегда пожалуйста.
Что дает мне силы продолжать? Воспоминания, алкоголь. Какие‑то обстоятельства, приводящие все в действие, как домино.
Что ж, пошло-поехало. В конце ли я этого ряда, в начале ли, в конце — не так уж и важно. Одиссей, уставший думать.
С того же столика, где лежали сигареты, я беру полупустую бутылку, ищу глазами стакан (не забываем про этикет!) но в итоге делаю пару глотков из горла.