Почему ты думаешь об этом?
Потому что я и сам не прочь насладиться продуктом, производимым мерзавцами, на которых я и работаю.
Как так вышло?
Благодаря им, я обманул смерть. Можно сказать, я обязан им жизнью. Но если б я прочитал то, что написано мелким шрифтом в контракте о продаже моей души, я бы подумал дважды. Всегда думай дважды, друг мой. Но чувства долга тут нет.
Что именно произошло?
Итак, я тогда еще был в Армии. Убивал людей, меня хлопали по плечу и говорили: «Давай так же, только еще больше». Во время гастролей нашего цирка-шапито цвета хаки я отравился свинцом, подавился шрапнелью. Обычное дело.
И как ты выжил?
Она помогла мне. Она создала меня с нуля. Она дала мне вторую жизнь. Воссоздала меня по кусочкам. Был ли я ее подопытным кроликом или нет — не знаю. Мы были знакомы еще до этого (я уже рассказывал обстоятельства нашей первой встречи). Из‑за чего‑то она решила, что я достоин стать монстром мисс Франкенштейн.
Я так понял, она работала на ту компанию, чей заказ ты сейчас выполняешь, так?
Именно. Она была ведущим специалистом по кибернетике и прочим делам — слишком много заумных слов, которые я так и не смог запомнить. Хотя меня всегда ждал какой‑нибудь приятный бонус, если я мог без запинки назвать ее должность. Да уж. Когда мой обуглившийся труп доставили к ней на стол, она совершила чудо, неподвластное доселе: воскресила почти мертвый мозг, заставила биться разорванное сердце, вдохнула жизнь в застывшие легкие. С ней я заново учился ходить, говорить, есть, думать. Жить. Она была все время рядом.
Ты любил ее?
Это было чувство совсем иного рода. Она была светом, все остальное было тьмой. Я думаю, что «Любовь» в данном случае — слишком пошлое слово.
Она тебя любила?
Хотелось бы мне так думать. Она ни разу этого не сказала. Мол, «чтобы потом больнее не было». Она всегда говорила, что верит в меня, что не ошиблась во мне, что я тот, кто нужен — вот от этого как раз и стало больнее. Словно все нервные окончания окунули в уксус.
Какой она была?
Ради нее ты хотел быть гением, но всегда чувствовал себя дураком на ее фоне. Ты жил благодаря ее заботе и поддержке, но мечтал сам стать для нее тем же. Она скрывала все свои слабости, хотя ты видел, как ей бывало тяжело. Ты ничего не знал о ней, но и не хотел знать, боясь отпугнуть этот миг, который вы каким‑то чудом умудрились провести вместе. С ней ты хотел, чтобы время остановилось, чтобы ни она, ни ты никуда не ушли. Ты боялся завтрашнего дня, потому что завтра ты мог потерять ее.
Ты убил ее?
Нет. Нет. Нет.
Зачем ты убил ее?
Меня заставили.
Как ты убил ее?
Она хотела этого!
Ты убил ее?
Я отпустил ее. Я не должен был. Я не защитил ее. Я не убил ее, я не смог защитить ее. Я убил ее.
Зачем ты это сделал?
Я ничего не сделал. Она сказала, что, если она умрет, так будет лучше для всех.
Но?
Кому стало от этого лучше?! Все повторяется снова и снова!
И?
Она улыбалась.
А ты?
Я не улыбался.
Зачем она покончила с собой?
Хотела унести свои знания с собой в могилу.
А не могли ли они исследовать тебя вместо нее?
Она сказала: «Ты счастливый человек. Никому нет никакого дела, жив ты или мертв». Обратная инженерия в моем случае не работала, к тому же.
Как давно это было?
Целую вечность и словно вчера.
На той фотографии была она?
Я не знаю. Может быть. Может быть, я сошел с ума и бегаю за призраками, сидя в комнате, может быть, я гонюсь за своим хвостом.
Она могла выжить?
Она мертва.
Ты хочешь, чтобы она была жива?
Я не знаю. Она мертва. Она мертва.
Куда ты идешь?
В дом одного знакомого. Торговец информацией, хакер, технарь — предпочитает не выходить на улицу, из‑за чего и набрал уже с лишний центнер. Вдруг он что‑нибудь знает. Вдруг, посмотрев на фотографию, он скажет мне, что там совершенно другой человек. Вдруг он скажет, что никакой фотографии нет, и что я таскаюсь с пустой бумажкой.
А затем?
9
Передвигаясь со всей осторожностью, на которую только способен подвыпивший механизм, состоящий из затуманенного мозга и проржавевшего вестибулярного аппарата, я увязал в белом болоте, расшвыривая сугробы в стороны, едва-едва удерживая равновесие, озираясь по сторонам, высматривая силуэты вдали, шарахаясь от машин, влекущихся по обледеневшему асфальту, одиноких, редких машин, за рулем которых сидели люди уставшие, люди, страдающие бессонницей, люди, мчащиеся навстречу теплой постели, люди, трясущиеся из‑за неуплаченных налогов или очередной невыносимой ломки, и среди всех этих рыб, распиханных по своим отполированным, гладким, аэродинамичным консервным банкам серого, черного, темного, светлого, блеклого, тусклого, яркого и матовых цветов, и которые напоминали своей формой каких‑то сплюснутых дельфинов, являющихся существами куда более разумными, чем тот, другой представитель хордовых, который тоже занимается сексом ради удовольствия и умеет бить друг друга палкой по голове, что и, собственно, отличает его от остальных, по суше билась рыбешка, задыхаясь, пытаясь найти путь обратно, мечтая оказаться снова там, в комфортной прохладе глубин морских, где, однако, тебя так и ждут на ужин твари покрупнее, и ждут они тебя немного странно, ведь они тебе не предложат ни присесть, ни посмотреть слайды с отпуска, но не переживай, ты будешь на самом видном месте, а именно в центре стола, и самое неприятное, что эта рыба даже не смеет и голоса подать, вскрикнуть, позвать на помощь, и чем дальше и дольше она идет вперед — тем мучительнее тянется каждая секунда.