Ох, черт, двигай!
Еще один, я обещаю — последний! — прыжок в сторону. Я ж не хотел оказаться у этой уже дохлой туши на пути. Со скоростью звука он влетел в лобовое стекло автомобиля. Всю улицу заполнил скрежет металла.
Если бы у меня была хоть еще одна пуля, я бы сделал контрольный.
Ну почему же у меня не осталось хотя бы еще одной пули, а?
Вдалеке раздался противный звук сирены, напоминавший назойливое пиление осточертевшей стервы-жены.
Выстрелы и весь этот шум явно потревожили бравых местных полисменов.
Я попытался встать.
Тело слушалось еще хуже, чем после очередной попойки.
Суставы словно сгнили к чертовой матери.
Мышцы одеревенели.
Голова гудела.
Связки порвались, как струны у незадачливого гитариста.
К тому же, я прихрамывал на ногу, по которой пришелся удар, поэтому я мог лишь жалко влачиться со скоростью пьяной черепахи.
— Как вовремя! Считай, победил все‑таки, — прошептал я глубочайшую благодарность моему достопочтенному партнеру по дворовому спаррингу.
Я поднял голову, чтобы хоть примерно прикинуть, куда меня занесло в ходе моего трипа. Безликие однотипные дома никак не способствовали этому, но тут я увидел то, из‑за чего, клянусь, мне на секунду показалось, что все снежинки, витавшие вокруг, замерли, повисли в воздухе, так, что я даже мог бы разглядеть их во всех подробностях.
Электроны во всех атомах перестали летать туда-сюда.
Тот самый дом, там самая крыша.
И всего в нескольких кварталах от меня — рукой подать.
Но это не самое главное.
Я увидел ее. Я, правда, увидел ее там, прямо на крыше. Она смотрела на меня. Не убегая и не двигаясь. Но и не подзывая.
Просто ждет.
Я иду!
Каждый шаг давался все труднее и труднее. Утопая по колено в снегу, поскальзываясь на самых ничтожных кусках льда, я все же продолжал ковылять до цели.
Я понял, что вот-вот наступит рассвет — где‑то уже начали погасать уличные фонари, напоминавшие жирафов с горящими головами. Система, однако, совсем не учитывала, что в это время года что ночью, что утром кромешная тьма.
В принципе, какая разница?
Я ускорил шаг. Я сам себе был противен из‑за этой отвратительной медлительности. Самое время — осталось то все пройти пару домов.
Моя шея была словно иссохшая ножка у перезревшего помидора — совсем уже не выдерживала. Я пялился на свои ноги, скользящие по льду, рассматривал грязный снег. Лишь изредка я смотрел вперед, боясь, как бы не исчез, не растворился этот мираж. Не спугнуть бы.
Еще чуть-чуть, давай, старина.
— Я что‑то вижу! Эй, стой! — раздались вдалеке рявкающие голоса полицейских.
Псы.
Цепные псы, грязные шавки, работающие за жалкие гроши, чтобы влачить свое вшивое существование.
Они не отлавливают преступников — на GPS-навигаторе появляется точка — вали туда, убей там всех.
Я знаю, я был одним из них.
Моему вестибулярному аппарату пришлось поработать сверхурочно. Собрав последние силы, я резко рванул в сторону, чтобы спрятаться в углу ближайшего дома. Я заполз в тень, прислонился к стене.
Холодный камень — почему‑то гораздо приятнее, чем металл той же температуры.
Я даже задержал дыхание, чтобы меня не выдал пар изо рта — ох уж эта физиология!
Я слышу: они бегут.
Шаги все ближе и ближе и ближе.
Инстинктивно тянусь к револьверу, хотя помню, что там нет ни единого патрона.
Смогу ли я отвесить им пару ударов?
Сколько ударов я выдержу сам?
Плевать — выдержу.
Должен.
Высовываюсь, чтобы проверить обстановку.
Облегченно вздыхаю: эти придурки даже не задумали повернуть в мой переулок, а просто стремглав помчались вниз по улице.
Псы? Нет, скорее слепые щенки.
Я торопливо покинул свое временное убежище, и первое, что сразу начал делать — судорожно выискивать ту крышу, куда мне надо были идти.
Я уже не видел никого там. Но почему‑то я чувствовал, что не все потеряно.
Не подведи.
14
Если честно, я уже не знаю, что и сказать.
Есть ли смысл вообще тратить время на все это? Не проще ли развернуться и уйти? Я знал, к чему все идет, какой выбор мне предстоит сделать в конце. Но зачем я шел дальше?
Смысла в этом было не больше, чем в цветах на могиле.
Я могу просто сказать: все закончилось, и ничего не изменилось. Возможно, я просто устал, да и вообще слабо понимал, что происходит, прямо как заплесневелый обитатель дома престарелых, которого выпнули на марафон и сказали: или ты бежишь, или мы перережем всех твоих детей, внуков, собаку, кошку и рыбку, а потом и тебе мозги вышибем. И ты бежишь-бежишь, не успев сказать, что ни детей, ни внуков, ни кого бы то ни было, у тебя нет.