Куда же делась моя тревожная торопливость?
Из тьмы удавом выползает черный лакированный монстр. Он смотрит на меня своими ярко-желтыми глазами.
Тот самый Черный автомобиль.
Значит, за мной приехали. А я уж думал, что весь круг этот придется пройти пешком.
Вези меня к своему начальнику, Харон!
3
Стекло тонированного окна вежливо заползло в дверь.
— Доброй ночи! Садитесь, что Вы на морозе‑то стоите, — раздался с водительского места знакомый мерзкий баритон, приятный на слух — потому что этим водителям даже в голосовые связки вставляют улучшения, не те, что были у того дохлого упыря в подъезде. Хозяева любят, когда их игрушки круче, чем у остальных на дворе. Но мерзкий, потому что я знал, кто и о чем говорит этим голосом.
— Тебе ли знать. У тебя в заднице, наверное, не одна печка вшита.
— И вам того же.
Водитель лишь одарил меня эталонной, словно по чертежам спроектированной улыбкой:
— Смею заметить, нам незачем каждый раз устраивать этот цирк.
— Меня выгнали из труппы, а больше ничего не умею.
Он улыбнулся, но явно не над шуткой.
— Как всегда не лезете за словом в карман.
Затем с его лица стерлись все эмоции, кроме «залезай-иначе-я-заставлю-тебя»
— В машину.
Я был похож на ребенка, который с перемазанной шоколадом мордой клялся, что не лез он в холодильник — и все потому, что я на самом деле туда залез, точнее забрался — в эту самую машину. Так или иначе, у меня не было повода лишать какое‑нибудь похоронное бюро отдыха. Как я всегда говорю — врубайте свой электрический стул без лишних сантиментов.
Я молча сел возле водителя.
— Какая чудесная ночь, Вы не находите?
— Она была чудесной — пока ты не появился.
Человек, сидевший за рулем, был одет в идеально ровный и накрахмаленный черный строгий костюм со стоячим воротником, как у японских офицеров начала XX-го века, и казалось, что его голова с зализанными назад пластмассовыми волосами была пришпандорена на его тело. Водитель был довольно крупным, я бы даже сказал — полноватым. Мне всегда казалось, что его костюм был сделан вовсе не из ткани, а из черного оникса. Знаете, будто кто‑то лет двадцать назад взял и посадил внутрь костюма маленького ребенка, который затем вырос, равномерно заполнив все внутреннее пространство, навсегда приняв его форму. Ну, как, например, эти японские квадратные арбузы, которые растут в коробках, чтобы плод был нужной формы. Я так много думал о японцах, наверное, потому что хотел в срочном порядке вспороть себе брюхо или сбросить на всех них ядерную бомбу.
На руках водителя были черные перчатки, скрывавшие пропитанные электроникой пальцы. То есть я ни разу не видел эти пальцы, и с тем же успехом у него там вообще мог быть железный каркас. Не знаю. По крайней мере, они точно были напичканы всяким электронным хламом для более твердого и техничного контроля над любым транспортным средством. Лицо этого водителя излучало приветливость вышеупомянутого греческого лодочника, решившего сделать ребрендинг в сторону большей дружелюбности.
— Вам следовало бы все‑таки проявить больше уважения по отношению к нашему руководству, которое не только следит за вами, но и оберегает вас.
Водитель вежливо-вежливо улыбнулся, словно немецкий толстячок на Октоберфесте, забывший снять форму СС.
— Ваше руководство. Не мое.
С какого момента забота превращается в диктатуру?
Когда ты начинаешь бояться не мира, от которого тебя оберегают, а тех, кто это делают. Мне всегда хотелось вывести из себя этого слащавого водилу, посмотреть, как он, наплевав на всякий регламент и на «наше руководство», попытается прошибить мой череп своим кулаком, как он попытается заставить меня съесть мой кадык — как он даст волю чувствам. Ну и у меня появится дать повод своим.
Тем не менее, моим мокрым снам не суждено стать явью, ведь все «нежелательные» и «своевольные» эмоции блокируются сразу же, если вы хотите получить такой высокий пост личного водителя Председателя Совета Директоров.
— Вашу бы энергию, да в нужное русло! — сказал он, размеренно поворачивая руль то в одну, то в другую сторону, проезжая по таким закоулкам, что я чувствовал себя мышью, бегающей туда-сюда по лабиринту. И лишь только смотрящие сверху могли сказать, где мы и куда нам идти. В этом их сила.
— Твой язык бы, да тебе в задницу.
Он не обратил внимания. Им не положено.
— Знаете, — сказал он после небольшой паузы, — все было бы гораздо проще, не доставляй вы нам столько ненужных, так сказать, хлопот. Все ваши попытки проявить, с позволения, необоснованную и неподобающую уклончивость от исполнения Вашего профессионального долга, прошу меня извинить, не представляют абсолютно никакой ценности и обладают практически, я бы сказал, отрицательной эффективностью. Ведь мы все равно находим и будет находить Вас, не так ли?