Семь пар рук вскинулись кверху. Семь женщин потянулись.
Шестеро двигались очень плавно, их жесты были мягкими, текучими. Седьмая дрожала.
Гиб опустил камеру.
– Хлоя, – сказал он. – Выпрямись.
Она бросила в его сторону полный отчаяния взгляд, кивнула, облизала губы и выпрямилась.
– Потянись, – приказал он.
Хлоя потянулась. Ее волосы колыхнулись. И груди тоже.
У Гиба пересохло во рту, а его ладони взмокли. Он возбудился, словно сопливый мальчишка!
Он видел груди и раньше. Сотни. Тысячи. За двенадцать лет работы он перевидал столько женских грудей, что кому-нибудь другому хватило бы на всю жизнь.
Но все эти тысячи грудей были упругими и твердыми, как пластмасса. И очень маленькими. Меньше ладони.
Хлоя казалась гораздо более… соблазнительной. Сняв платье, она превратилась в Мэрилин во плоти.
Гиб зажмурился и попытался думать о чем-нибудь другом. Но как только он снова открыл глаза, его взгляд тут же упал на Хлою.
– Потянись, – приказал он. А когда она, дрожа, потянулась, он рявкнул, – Потянись, я сказал, а не дергайся! Как будто тянешься к любовнику.
Хлоя покраснела всем телом.
Гибсон опустил камеру, моргнул и недоверчиво уставился на нее. Ему никогда еще не доводилось видеть румянец во все тело. Он был потрясен до глубины души.
– Кончай дрожать, – скомандовал он. – А не то на снимке выйдут шесть красоток и одно размытое пятно.
– Изв-вините. – Но дрожать она так и не перестала.
Гиб покачал головой и снова взял камеру.
– Скользите, – велел он. – Легкие, медлительные движения. Как будто вы в воде.
Они скользили, плавно взмахивали руками, вставали на цыпочки и покачивались. Хлоя дрожала.
Гиб скрипнул зубами. Он отвернулся, глядя на остальных женщин. Но они кружились по комнате, и в поле его зрения снова попала Хлоя. Гиб кашлянул и попытался успокоить дыхание.
– Теперь губы. Округляем губки. Целуемся. Мне нужны поцелуи.
Черт возьми, Хлоя смотрела прямо на него, ее лицо пылало, тело нежно розовело, а губы были сложены бантиком!
Гиб раздраженно фыркнул.
– Не меня, дорогуша! – произнес он, слегка задыхаясь. – Мне профили нужны. Любовника своего целуй. У тебя же есть любовник?
Ну и ну, румянец вернулся, и на этот раз стал еще более густым. Как жаль, что снимки будут черно-белыми. Она просто светится изнутри.
Гиб вздохнул. Он вытер о джинсы неожиданно намокшие ладони и облизал губы. Сосредоточься, черт возьми, – сказал он себе.
Беда в том, что он был очень даже сосредоточен. Сосредоточен на ней!
Гибсон пытался отвлечься, не обращать внимания на охватившее его возбуждение. Он то двигался по комнате, то присаживался на корточки, наводя камеру на всех семерых женщин. Но каждый раз в объективе оказывалась Хлоя.
Он пытался вспомнить, какие позы должны были принимать девушки. Но его голова оставалась пустой. Хотя нет, не совсем пустой. Был там один образ. Одно тело.
Очень сексуальное тело.
Настоящее тело. В отличие от остальных шести. Казалось, Хлоя реагирует на его указания не только движениями. Она была открытой незащищенной. Гиб сказал: «Любовник», и она вспыхнула. Он сказал: «Поцелуй» и увидел желание на ее лице.
– Да, – подытожил Гибсон. – Вот так. И еще круче. Круче, дорогуша.
Все дружно посмотрели на него.
– Э… дорогуши, – поправился Гиб и улыбнулся девушкам. Но смотрел он только на Хлою.
И тут из приемной донесся шум голосов. «Туда нельзя!», а следом: «Нет, можно. Я опоздала!»
Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Таша, очень известная модель, с которой Гибсон много раз работал.
– А, Гибзон, прости! Это такзи! Оно сломалось! Этот такзист! Он заяфил, что не отпустит меня, пока я не заплачу! А я гофорю: «Никаких денег! Ты не отвез меня туда, куда мне надо!» А он схватил меня! Я закричала! А он гофорит, что я его обманула! Ой! – Она тряхнула копной огненно-рыжих волос. – Эти полицаи! Они никогда не фыслушают! Думаешь, они будут слушать красивую дефушку, ага? Нет! Они слушали этого тупого такзиста!
Во время всего этого гневного монолога Таша срывала с себя одежду. Сначала обтягивающий топ, затем крохотный лифчик. Резкий взмах ноги, и босоножка упала на пол. За ней последовала вторая. Таша расстегнула мини-юбку и стянула ее с узких бедер.
– Я же гофорю, эти полицаи ничего не понимают! – Она взмахнула трусиками для пущего эффекта и улыбнулась Гибсону. – Начинаем, да? Я готова!
Наступила мертвая тишина. Гибсон стоял, разинув рот.
Он отвернулся от Таши, обнаженной, прекрасной и совершенно не дрожащей, и посмотрел на окружающих ее женщин.
Его взгляд перемещался с одного тела, на другое. С одного лица, на следующее. Они смотрели на него, затем друг на друга. Судя по их взглядам, они делали то же самое – считали.
Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть.
Гиб снова взглянул на Хлою. Дрожащую. Испуганную. Краснеющую. Семь.
А вместе с Ташей…
Восемь.
Восемь?
– Минуточку, – сказал Гибсон. – Тут что-то не так. Если здесь должна быть Таша…
– Естестфенно, я должна быть здесь!
Гибсон продолжил:
– Значит кто-то тут лишний.
Все дружно повернулись к Хлое.
Она закрыла руками грудь и юркнула за стол. Ее лицо и все тело стало таким же багровым, как волосы Таши. Весь ее прежний румянец ни в какое сравнение не шел с тем, что случилось сейчас.
– Ты не модель. – Гибсон окинул ее обвиняющим взглядом.
– Модель? Конечно, нет!
Этого он от нее не ожидал. Он полагал, что она проникла сюда обманом, желая прославиться, пытаясь воспользоваться подвернувшейся возможностью. Такое уже случалось.
Ее откровенный ответ сбил его с толку. Если она не модель, то какого черта делает здесь и зачем раздевалась?
– Кто ты?
– Я же сказала. – Казалось, она в отчаянии. – Я Хлоя. Хлоя Мэдсен. Твоя сестра прислала меня…
– Моя сестра? Тебя Джина прислала?
Она кивнула головой. Гиб заметил, что ее груди, прикрытые ладонями, качнулись тоже. Он закрыл глаза.
Открыв их снова, он увидел, что Хлоя успела схватить один из халатов, наваленных кучей на столе, и надела его.
– Да. Меня Джина прислала. Чтобы я работала с тобой. Была твоей помощницей.
– Помощницей, – повторил Гиб.
– Да, – решительно подтвердила Хлоя. – Она сказала, что ты согласился. Разве нет?
О, Боже! Гиб скрипнул зубами.
– Наверное, – процедил он.
– Всего лишь… наверное? – удивилась Хлоя.
– Ну ладно, я согласился, – буркнул Гиб.
Но только потому, что соглашался с любыми предложениями Джины. Он был перед ней в долгу. Их родители погибли, когда Гибу было тринадцать лет, а Джине двадцать. Она поставила его на ноги, ради него бросила колледж, а позже оплатила его учебу в университете. Она заботилась о нем и поддерживала на протяжении всей его жизни.
Он ни в чем не смог бы ей отказать.
Но иногда, в особых случаях, он давал ей понять, что не хочет делать то, о чем она просит. И она не настаивала.
До сих пор.
Разозлившись… на Джину, на Хлою, на себя, или на всех вместе, Гиб воскликнул:
– Но если ты собиралась работать моей помощницей, какого черта тебе понадобилось раздеваться?
– Ты же сам мне приказал!
Так просто? Гиб изумленно уставился на нее.
– То есть, если бы я вывел тебя на улицу и сказал: «Снимай одежду, Хлоя Мэдсен», ты бы подчинилась?
– Конечно, нет! – Ее лицо, к некоторому удовольствию Гиба, стало еще более пунцовым. – Но, – добавила она через секунду, – Джина предупредила меня, что я должна буду делать все, что ты мне скажешь, выполнять любые твои распоряжения. – Пауза. – Относящиеся к работе.
Их взгляды встретились.
Надо отдать ей должное, она не опустила глаз. Хлоя Мэдсен была борцом и так просто не отступала.
Она тяжело дышала, и Гибсон видел, как вздымаются ее груди под мягкой ворсистой тканью. Он слишком хорошо помнил их обнаженными.