— Калугу сдали, — сказала старуха.
— Стихотворение «Бой»! — сказал Иче громко.
Солдаты нахмурились, и чем дальше читал — хмурились темнее. А когда прокричал диким, захлебывающимся голосом: «Наши смелые тачанки!..» — его зло подтолкнули в спину:
— Чеши отсюда. Давай, давай! — и выругались.
Бритый худой мальчишка вскочил в теплушку и, притоптывая, запел:
Иче стоял в недоумении.
— Наша авиация, — звонко выкрикивал репродуктор, — совершила налеты на города Кенигсберг и Ригу. На военные объекты этих городов сброшены зажигательные и фугасные бомбы. Отмечены взрывы и пожары.
Бритый, отплясав, вылез из теплушки и поделил с Иче хлеб.
— У тебя есть веселые стихи? — спросил бритый.
— Нет, — сказал Иче.
— А ты сочини.
— Не могу.
— Ну, тогда скажи — бхынза.
От родителей унаследовал он твердое, ясной звонкости «р». Брынза. Рак. Крепко. Но бритый учил по-другому: бхынза, хак, кхепко… Подмигни, притопни, рожу сострой. Чтоб солдат заливался. Чтоб хохотал до упаду. И чтоб упал, живот надрывая…
Бхынза! Хак! Кхепко!
Когда эшелоны стояли вблизи радио, а из репродуктора однообразно шел голос: оставили Вязьму, Орел, Калинин, — солдаты требовали, чтобы Иче пел громче. Он пел. Орал во все горло. И люди, которые в длинных поездах ехали отвоевывать назад Вязьму, Орел, Тверь, кричали ему:
— Ну-ка, малый, кукурузу!.. Кукурузу!
— Кукухуза, — хрипел Иче.
Они смеялись. И немало перепадало ему от солдатских горьких щедрот…
Он ходил с Перепетуей в санпропускник и воровал одежду, которую должны были сжечь. Потом другие мальчишки загоняли заразное барахло. Около пропускника их ловили, таскали в детдом. Но в детдоме не было мест. Там радовались, когда они убегали.
Перепетуя умер, передав Иче по наследству свою песенку. А Иче поймали возле пропускника.
Ему казалось: очень быстро бежит, прямо по воздуху несется, — голоса тех, кто преследует, глухие, далекие… Вдруг его схватили за руку и такой же глухой, дальний голос спросил:
— Тебя как зовут?
— Шлейма-Бех. — Хотел подмигнуть, но едва шевельнулся, кожа полезла вниз, будто стаскивали со лба.
— У-у, да ты, брат, алалик! — сказал голос. — Какое «р» слабое…
— Бхынза, — сказал Иче.
— Ну ладно, — пообещал голос, — кончим войну — свидимся. Такое «р» поставлю — будешь, аки лев рыкающий.
— Кукухуза.
Человек взял Иче на руки и понес. Болтало, как на волнах. И чудилось: они с отцом — на лодке, в парке, на озере… отец гребет…
— Я капитан Корнеев, — голос был еле слышен. — И я заставлю вас…
И такой же тихий другой голос:
— Да не кричите… и без вас хлопот…
А лодку все болтало, болтало…
— Я из военного эшелона. Вы примете этого парнишку как моего сына. Понятно?
— Говорю вам — не кричите… Ну, куда его? Все равно не выживет. Через силу живет.
Отец сложил весла. Лодку закрутило, завертело, понесло…
— Я — капитан Корнеев. И я приказываю вам…
Мальчика звали Иче.
Это меня звали Иче. И обо мне дальний голос сказал: я умру, потому что живу через силу.
Но я не умер. Я выздоровел. И живу, живу, живу…
НАСЛЕДСТВО
Если бы Г. П. Альтшуль, который стучит на ударных в кино «Прогресс» и живет Большая Южнорусская, дом 5, если бы он выписывал газету «Известия», возможно, это событие не застало бы его врасплох.
Но Г. П. не выписывал никаких газет.
Он был счастлив тем, что на старости лет жена родила ему наконец сына. И вот сыну уже двенадцать. Очень умный, живой мальчик. Почти отличник. Отдыхает в лучшем оздоровительном лагере. Окреп. Загорел. Каждые три дня пишет письма…
И вдруг на голову Альтшуля свалилось счастье.
В дом № 5 по Большой Южнорусской принес его незнакомый молодой человек. Он низко поклонился, и ни один волосок не шелохнулся на скромном зачесе. Молодой человек предъявил удостоверение какой-то загадочной организации, именуемой «Инюрколлегия», и хозяйка решила: дело связано с судом.
Молодой человек сел и стал задавать вопросы. Выяснив, что требуется, до вечера ждал хозяина, а когда тот пришел, строго и солидно сообщил: у него, у хозяина, скончался в Канаде брат.
— Но у нас нет никаких братьев! — тут же возразила хозяйка.
— Уверяю вас — есть. Я занимаюсь наследством Альтшуля около года… точнее, семь с половиной месяцев… Ошибки быть не может.