Борис Совин
В обрыве между парами
— Таким образом, отличают функции и направления деятельности прокуратуры… — старый лектор в потрепанном синем комбинезоне без особого интереса отчеканивал годами утрамбованную лекцию и, вяло опершись руками об кафедру, смотрел сквозь ряды.
Чувство небывалой тоски и сожаления одолевали меня еще сильней. Неужели это его добровольный выбор?
Ровно в эту секунду морские волны разбиваются об острые берега скандинавских земель, теплый ветер обдувает берега Казачьего Дона и, вероятно, где-то такой же одурманенный мечтами человек, как я, думает о чем-то подобном.
Из колеи этих мыслей меня выбил дружеский удар Глеба по плечу.
— Ты чего? — спросил он.
— Да так.
Когда лекция закончилась, мы вышли на улицу.
В курилке уже стояла группа незадачливых студентов.
— Сегодня как-то особенно скучно, — сказал я.
— Да нет, нормально вроде, — ответил Глеб.
— Да?.. — Жалостливо спросил я. — Да, может быть…
Около минуты мы стояли молча и втягивали дым.
— Знаешь, Глеб, с каждым днем я все больше чувствую, что сделал неправильный выбор.
— Ты о чем?
— Ну, я просто думаю, что я не юрист. У меня нет природного таланта. Да и другого тоже… Просто как-то так выходит… В общем, к третьему курсу я осознал, что не владею теми качествами, которые присущи юристу.
— Мне кажется ты загоняешься, — равнодушно ответил Глеб.
— Нет, пойми, со мной определенно что-то не так. Я слишком чувствителен, непостоянен и мягок. Какой же из меня юрист?
— Зачем же ты тогда сюда поступал? — смеясь, спросил Глеб.
— Мне было всего семнадцать лет, и я не знал, что мне нужно. Честно сказать, я и сейчас не вполне понимаю, чего именно хочу, но, кажется, уже точно знаю, чего себе не желаю. Поступал же я сюда просто потому, что так принято, понимаешь? Ведь никуда не убежишь ни от родителей, ни от общества, ни от самого себя, в конце концов. Всюду твердят, что в жизни нужна профессия, нужны деньги. Да, это так, я не спорю. Не будь у меня еды или дома, я бы и не думал говорить о том, что сделал неправильный выбор. Я, как и любой другой человек, пошел бы на завод лишь бы не остаться голодным. Но дело ведь не только в этом… Моя биография, по большому счету, не имеет никакого значения для общечеловеческой истории, но ведь и моя личная история не знает сослагательного наклонения… Я к тому, что еда, дом и другие естественные потребности у меня удовлетворены, и потому, я думаю, не совсем уж и правильно продолжать заниматься нелюбимым делом, прикрываясь мыслью, что в скором времени могу потерять вещи, без которых не смогу существовать.
Я почувствовал, что Глеб не делает усилий уловить то, о чем я говорю.
— Слушай, ну, может быть, тебе надо просто втянуться в это дело? Может быть, через пару лет ты поменяешь свои взгляды и захочешь быть юристом? — вяло спросил он.
Я молчал.
Холодный ветер задувал шею, и я накинул капюшон. К нам подошел какой-то знакомый Глеба и попросил сигарету. Сделав кислую мину от холода и негодования, я несколько раз перекинул взгляд с зажигалки на сигарету и обратно.
— Спасибо, — сухо сказал парень и отошел к своей компании.
— Может быть, ты и прав, — ответил я.
— Через десять минут пара. Пойдем? — спросил Глеб.
— Давай еще пару минут и пойдем.
— Хорошо.
— Может быть, ты и прав. Возможно, я поменяю свои взгляды даже не через пару лет, а уже завтра. Но ведь сегодня я думаю так! Что же мне делать? Что если я сегодня перестану думать так, чтобы угадать завтрашний настрой, а он будет уже совсем другим? Получается, я не поймаю ни сегодня, ни завтра. И потому снова буду возвращаться во вчера…
— Мне кажется, ты загоняешься, — повторил Глеб.
Чтобы не раздражать, я согласился с ним и продолжил свой монолог.
— И все-таки мое — это писать. Мое — это сочинять музыку. Извини за нескромность, но я думаю, что я творческий человек. Я не говорю, конечно, о том, что я талантлив и достиг или достигну больших вершин в этой области, но во всяком случае мне это нравится. И даже несмотря на то, что мне за это не платят, мне это нравится. А юриспруденция нет. И уж тем более, что мне за нее не платят.
— Так куда ты торопишься? Ты же ведь еще не работаешь, — возразил Глеб. Будешь работать — заплатят.
— Я не могу ждать.
Сигарета в моей руке дотлела до некурительного обода, отмеченного красной линией.
«Почему все они думают только о деньгах? А может быть, все-таки я витающий в облаках дурак?» — думал я.
Все начали расходиться, и я, смяв бычок о край мусорного бака, поплел за Глебом на пару. Снег под ногами хрустел, как бы недовольно хныкая и возражая случившейся беседе.