Рейван, разгорячённый выпитым мёдом, усмехнулся.
— Не хочу говорить. А то мы снова сцепимся!
— А я хочу, — процедил Лютый. — Ты видел её? Как она, здорова? Я же волнуюсь за неё. Расскажи.
Лицо Рейвана помрачнело, а взгляд блеснул ревностью.
— Дэрон, не надо, — вмешался Тирно. — Снова ведь подерётесь.
Лютый не ответил на слова друга, всё его внимание было приковано к кзоргу.
— Я видел её, — произнёс Рейван, отпив из кубка. — Здорова она теперь или нет — не знаю, — он нервно застучал пальцами по столу и вылил остаток мёда в глотку. — Она была больна. Потом поправилась. А потом я уехал.
Рейван потянулся к кувшину, чтобы вновь наполнить кубок. Лютый пододвинул ему и свой бокал.
— Рейван, — сказал воевода, заметно потемнев лицом. — Я сожалею, что с тобой всё это сделали. Ты был бы хорошим вождём. Ты сильный и верный. Как твой отец. Я был бы рад служить тебе. Жаль, правда, жаль…
В зале поднялся гомон, застучали боевой гимн. В двери внесли украшенную праздничными лентами тушу кабана, и Стейнвульф поднялся с кресла.
— Я хозяин этого дома, но сегодня отдаю честь первой принести клятву Верховному вану! — сказал он, улыбнувшись Ингрид.
Она поднялась. От запаха, исходившего от животного, желудок мгновенно сжался. Позыв к рвоте заставил сгорбиться, но она пересилила себя и положила руку на голову кабана.
— Я дочь вана Ингвара, глава клана Нордхейма и вождь всех риссов! Я взываю к духу своего отца и всех его предков. Я клянусь защитить от врагов все наши земли!
Стейнвульф переглянулся с Ингрид.
— Я рад, что тебе достало мудрости прийти ко мне с миром, — сказал он. — Ты дочь, достойная своего отца. Жаль, что ты женщина. Этот год был тяжёл для нашего народа — мы понесли много потерь. И я взываю к предкам: клянусь не допустить междоусобицы, сохранить единство нашего народа, а вместе с ним и нашу силу и веру! Клянусь быть достойным вождём, не хуже всех прежних!
В зале воцарилась напряжённая тишина. Стейнвульф рассмеялся.
— Ну же, пейте! Ешьте! — взмахнул он руками. — Приносите ваши клятвы!
Зал зашумел, загремели кубки. Тушу кабана понесли дальше. Все воины по очереди приносили клятвы над его щетинистой головой. Кто-то делал это вслух, кто-то мысленно.
— Клянусь в новом году обзавестись сыном, — улыбнулся Лютый.
Тирно довольно покивал, поднося ко рту кубок.
Рейван следом за воеводой потянулся перевязанной после схватки с варгом рукой к щетине кабана.
— Я клянусь, что не пролью крови Ингрид, — едва слышно сказал он.
Кабана понесли дальше. Лютый покосился на кзорга.
— Ты это для меня такой подарок сделал? — шепнул он.
— Просто больше нет ничего на свете, в чём бы я мог поклясться.
Кабана разрезали и разнесли ломти мяса на каждый стол. Пир продолжался. Ингрид поморщилась от запаха, снова перебарывая тугое чувство тошноты.
— Что, у тебя нервы сдают, Верховный ван? — прыснул Стейнвульф. — Не бойся. Утром соберёмся, и ты скажешь, что слагаешь гривну. Поединок отменим. Я оставлю тебя править в Нордхейме — все уважают тебя.
— Хорошо, — натянуто улыбнулась она. — Тогда до утра. Валюсь с ног после дороги. — Ингрид поднялась из-за стола, но, уходя, добавила: — Стейнвульф, отдохни и ты хоть немного в эту ночь: завтра нас ждёт тяжёлый день.
Ван в ответ рассмеялся.
— Разве кто из мужчин желал когда своему сопернику отдыха? Так может сказать лишь женщина!
— Что ж, да, я женщина, но именно я подняла ваши трусливые зады. Благодаря мне мы изгнали набулов, — ответила она. — Я ношу гривну, не забывай, Стейнвульф.
Ингрид скрылась за занавесями подготовленных для неё покоев. Лютый проводил её взглядом и спустя немного времени тоже покинул зал. Стейнвульф видел, к кому он направился, и лишь добродушно усмехнулся.
К Рейвану, Тирно и их соратникам подсел седовласый воин с празднично распущенной бородой и толстой седой косой, одетой в золотые кольца.
— Я ван Гутруд, — сказал он Рейвану, грохнув на стол тяжёлый кубок. — Знаешь меня?
— Теперь знаю, — коротко ответил Рейван.
— Я хочу, чтобы ты знал меня, — голос Гутруда звучал подозрительно весело. — Потому что я знаю тебя.
Рейван настороженно поглядел на него.
— И мы оба знаем, кому служим, — шепнул Гутруд и поднял руку, желая встретиться кубками. — Когда придёт твой час править, не забудь, что у тебя был друг Гутруд.
— Не забуду. — Рейван выпил.
7 Самая долгая ночь
В зале продолжал греметь пир. Жёны усаживались мужьям на колени. В центр между столами приволокли большое полено и подожгли его. Торжественные гимны иссякли и потянулись грязные распевки. Опьяневшие воины плясали вокруг огня, взбирались на столы и колотили друг друга мешками, наполненными сеном.
Стейнвульф наблюдал за гостями, желая, чтобы никто из них не скучал. Он сразу приметил соратника с искалеченной спиной в свите Ингрид. Воин был мрачным, мало ел, много пил и глядел на влюблённые пары с не свойственной обычному мужчине злобой. Стейнвульф не любил, когда его гости были невесёлыми. Он подозвал одну из женщин, сидевших за отдельным столом. То были женщины, явившиеся на пир без мужчин: вдовы и старухи.
Женщина подошла к вану, её звали Эйде. Она была молода и хороша собой. Её муж был охотником и погиб, набредя на медведя года два назад. С тех пор Эйде приходила к вану на все праздники, чтобы помочь готовить пир, а заодно и подыскать себе нового мужа среди воинов. Охотника она больше не хотела.
— Видишь вон того воина? — сказал ей Стейнвульф. — Утешь его. Никто сегодня не должен быть обижен жизнью.
— Смотрю, ты голодный. И богатый, — сказала Эйде, подойдя к Рейвану. Она провела пальцами по его бороде и сжала в кулак медвежий мех на его плечах. — Пойдёшь со мной, заплатишь? Тебе нужна женщина, а мне нужно на что-то жить.
Рейван встал и, шатаясь, пошёл за ней. Вдова взяла его за руку — и тепло женской ладони разгорячило кзоргу кровь. Глаза Рейвана сделались будто звериными, тело закололо предвкушением сладости, которую может подарить женщина.
«Даже если не возьму по-настоящему, то всё равно утолю жажду!» — решил он.
Войдя в покои, Рейван сел на постель. Эйде встала перед ним, принявшись развязывать поясок на талии. Она поднимала взгляд на своего гостя и тут же, смущаясь, отводила. Несмотря на то, что она сама привела его сюда, держалась женщина опасливо.
— Не бойся меня, — сказал Рейван, протянув к ней нетерпеливые руки.
Эйде улыбнулась уголками губ и положила ладонь ему на плечо, затем пробежала пальцами к шее и погладила косу.
— Только сама меня не трогай, — сказал он, вывернув голову из-под её прикосновения. — Разденься и дай мне твою грудь.
Он притянул её себе на колени, помог спустить платье с плеч. Прислонился лицом к белой и, как молоко, тёплой груди и закрыл в блаженстве глаза. Он желал обрести покой и приют, но услышал, как бешено колотится сердце женщины, несмотря на внешнюю её покорность.
Рейван вспомнил Маррей. У той тоже бойко колотилось сердце, но не от страха, а от любви. Он отстранился от Эйде и поглядел на неё с жалостью, а затем вздёрнул платье обратно ей на плечи.
Эйде встала, недовольная собой, опустила глаза в пол и, завязывая тесьму на груди, тихо заплакала.
— Не понравилась, значит, — прошептала она.
Рейван отцепил с пояса нож, что дал ему Лютый. Эйде вздрогнула.
— Я не богатый, как ты решила. Ничего, кроме оружия, у меня нет. Возьми. Это воинский нож — дорого продашь.
Рейван оставил нож в комнате и ушёл. Вернувшись в зал, он увидел, что бодрствовать остались немногие. Тирно лежал на скамье, вытянувшись во весь рост, и храпел. Ван Гутруд развалился подле него на столе, уложив голову на руки. Эрвульф и Тори бессвязно бормотали, дожёвывая кабанье мясо.