Ван замешкался на мгновение, подивившись дерзости, фыркнул и развернулся, так и не дав ответа. Ульвар сморщился, ещё раз взглянув на увечье Волчицы, и поспешил скрыться за спинами соратников. Ингрид перевела негодующий взгляд на вана Вульферта.
— Мы не пойдём на Нордхейм, Ингрид, — произнёс он. — На Совете мы решили, что лучше теперь будет укрепить границы, чтобы не дать набулам пройти дальше. Пойти в наступление мы не можем: они слишком сильны!
— Но ведь там на потеху воронью висит мой отец, Верховный ван!
— Стейнвульф теперь новый Верховный ван, — отрезал Вульферт. — Пойдём. Теперь нужно отдыхать и готовиться к оглашению и свадьбе.
Ингрид гневалась, мешая грязь широким шагом по пути в лагерь, а, добравшись до шатра, скрылась внутри от чужих глаз. Тирно вошёл вслед за ней.
— Ингрид! Твой отец всё равно отдал бы тебя замуж в род Стейнвульфа: они были дружны. Покорись, — присел он рядом с ней, желая утешить.
— Пыталась уже покориться, — вздохнула она, подняв глаза на рудокопа. — Но они не хотят сражаться за Нордхейм, Тирно! А Ульвар смотрел на меня как на козу! Он сам меч-то хоть держал в руках⁈
Рудокоп зажёг масляную лампу. От света стало спокойнее, и ветер снаружи будто перестал жалобно биться в тонкие стенки шатра.
— Эйнар пошёл бы на Нордхейм, — с обидой сказала Ингрид. — Если бы я попросила — он бы пошёл.
— Он и пойдёт, — ответил Тирно. Голос его прозвучал зловеще. — Скоро он пойдёт на нас вместе с армией кзоргов.
Ингрид разозлилась на рудокопа и в бессилии сжала кулаки.
— Его нет с нами, милая, — вздохнул Тирно, поймав тяжёлый взгляд Ингрид. — Для нас он теперь всё равно что мёртвый. Больше он не поможет нам и не спасёт тебя. Потому успокойся и будь послушной дочерью своего отца.
От наставлений Тирно злость Ингрид лишь вздымалась с новой силой и обрушивалась волной, круша последние причалы мира в душе. Её снова заколотило желание доказать, что она стоит большего, чем десяток воинов, которых за неё дают. Взгляд Ингрид безутешно метался по тёмным углам шатра, но вдруг застыл при виде оставленных, тоскующих по её телу доспехов. Она потянулась к броне, и глаза её блеснули озорными огоньками.
— Тирно, а у тебя остался шлем? Мой разбит в бою.
— Остался, — опасливо проговорил рудокоп.
— Принеси мне его, прошу тебя!
***
Когда Тирно принёс шлем, то застал Ингрид в полном воинском облачении. Она расчесала волосы и заплела часть в воинскую косу на затылке, как у воинов. Часть волос она скрутила под подбородком, так что из-под бармицы шлема они вполне походили на бороду. Ингрид выпрямилась, расправила плечи, и Тирно увидел перед собой воина, будто сошедшего с гобеленов большого зала Нордхейма. Воина, похожего на своего отца, когда тот был молод.
— Что же ты делаешь?.. — спросил Тирно с благоговением.
Ингрид закрутила рукава, обнажив руны на предплечьях.
— Ведь я и Эйнар — мы оба дети Ингвара. И никто не скажет, что я — это не он!
Тирно поглядел на неё, сияющую и возмужавшую, и пожалел, что слишком стар для войны и женитьбы.
— Все говорили, у меня не женское тело, вот и… — хмыкнула Ингрид, и глаза её засверкали в прорезях шлема. — Осталось решить только одно: как мне заговорить мужским голосом, Тирно?
— Я найду тебе способ.
Рудокоп поспешил на улицу с твёрдой верой в своего нового вождя.
Скоро он принёс большой серый камень и топор.
— Это кусок породы, в которой есть особая руда, — сказал он, расколов камень обухом. — Когда я работал в шахте, то по многу дней говорил не своим голосом от того, что вдыхал пыль, летевшую от осколков. Дыши, Ри!
Ингрид закашливалась рудной пылью, но вдыхала прах земли, раздирающий едкой болью горло. Ей хотелось дать пыли выйти обратно вместе со рвотой, но, сыпля проклятиями от мучительного испытания, она слышала, как голос её менялся и грубел с каждым вдохом — и радовалась этому.
***
В роще тисов возле устремлённого к небу, сложенного из множества камней алтаря собрались ваны, их соратники и жрицы из святилища Скаво.
Дождь снова чуть слышно порхал по листьям и траве под покровом сумерек. Вокруг поляны, где столпились люди, на длинных шестах горели огни, а могучий ветер трепыхал их уязвимое пламя. В небесах раздавались раскаты грома, и риссы знали, что это боги сходят на землю, чтобы узреть нового вождя.
Под вязкий плач струн скальды шептали распевы, а флейты возносили в небо тягучую песнь, и протяжно и широко, будто из-под земли, выли луры. Мерно, словно биение мужского сердца, отстукивали барабаны, вторя дыханию горных духов, духов ветра, воды и земли, которые переплелись, смешались и отразились в каждой частице мирового пространства. Жрицы с пылающими шестами входили танцем в звучащий круг, воплощая жизнь и огонь, которые не существуют вечно и не существуют друг без друга.
Никто не мог отыскать Ингрид, и её дед, ван Вульферт, испугался за свою честь. Стейнвульф лишь смеялся:
— Десять верховых, Вульферт. Если девочка не отыщется, так и быть, приму у тебя десять верховых, чтобы забыть об оскорблении!
Ульвар же вовсе не тосковал без невесты, кружа в танце со жрицами наряду с другими молодыми воинами.
***
Щупальца тумана растянулись по низинам, а ветер срывал гроздьями воду, зацепившуюся меж лесных ветвей. Лютый вышел на холм и оглядел кипящую огнями рощу. Донёсся призывный плач горна, возвещавший о начале церемонии, и воевода поспешил в сторону костров, туда, где собрались сотни человек из разных кланов.
— Мы оставим Нордхейм набулам! — услышал Лютый принесённый ветром ропот воинов.
«Да как же так⁈ Я не оставлю Нордхейм ублюдкам!» — возмущение обожгло нутро воеводы. Месть за близких была единственным его желанием.
— Ингрид сбежала от брака с Ульваром, — вновь донеслись голоса.
Лютый сжал кулаки и выругался. Сердце его похолодело от ужаса, что он не уберёг Ингварову дочь.
— Лютый! — воскликнул Арнульф, узнав бывшего соратника. — Мой воевода! Я рад видеть тебя!
Ван Тьёле схватил галинорца за плечи и прижался лбом ко лбу.
— Какой я теперь воевода! — побелел Лютый, положив широкие ладони на плечи Арнульфа. — Все мои воины сгинули в Нордхейме. Я должен был быть с ними!
— Я тоже жалею, что меня с ними не было! — сморщил горбатый нос Арнульф. — Все мои братья там остались. Хочу отомстить, Лютый, — проскулил Арнульф. Его покрытые рунами щёки заблестели от скатившейся по ним влаги.
Горн вновь призывно загудел.
Воевода вошёл в толпу и среди жриц, на возвышении у алтаря, увидел вана Стейнвульфа, сверкавшего золотой бородой и готового принять гривну верховного правителя.
С тёмного неба сошёл ветер и подул холодной силой, словно набежавшая волна от крушения небесных кораблей. Широкими тяжёлыми перекатами прогремел гром и сотряс землю.
Неожиданно круг собравшихся разомкнул всадник в железном шлеме и чёрном плаще. На крупе коня величественно развевался красный кусок ткани — цвета знамени Нордхейма. Всадник приблизился к алтарю под шелест людского шёпота.
— Призрак вана Ингвара… — говорили воины с ужасом и благоговением.
— Кто ты? — спросил окружённый сиянием драгоценного металла ван Стейнвульф, взирая на всадника снизу вверх.
— Я — Эйнар! Сын Ингвара! — грозный голос чужака рассекал воздух, подобно гулу водопада.
Лютому показалось, что раскаты грома в небесах вторят его словам, а ревущий ветер доносит их до каждого из собравшихся в роще.
— Я — Верховный ван! — сказал Эйнар с непоколебимостью, присущей лишь богам. — И завтра я поведу вас на битву за Нордхейм!
Увидев нового вождя, Лютый насторожился. Он знал, что под шлемом не Рейван. Но слова пришельца заставили воеводу возликовать, потому что в них звучало истинное желание его сердца. Лютый пробрался вперёд сквозь ряды воинов, чтобы лучше вглядеться в человека под шлемом.