Рейван побледнел от услышанного. Усталость, будто скорлупа, осыпалась с него, он встал и устремился к дверям. На пороге стояла тёмная фигура в дорожном плаще. Кзорг застыл в недоумении. В Нордхейм пришла его мать.
Рейван отодвинулся с пути, и Владычица прошла в зал.
— Ты? — запоздало удивился он.
Корда двинулась мимо Рейвана к теплу горящих чаш. Она осмотрела любопытствующим взглядом и высокие кресла за пиршественным столом, и занавеси покоев.
— Зачем ты пришла? — настороженно произнёс Рейван.
Корда повернулась к нему и мягко улыбнулась.
— Я хочу поговорить.
Он почувствовал себя слабым щенком, встретив её тёмный грозный взгляд.
— Садись, — сказал Рейван, указав рукой на скамью у горящей чаши. — Собираешься осыпать меня проклятиями?
— Нет. Я должна сказать тебе, — Корда сцепила руки. — Неважно, что ты задумал и насколько это… по-божески. Но… ты мой сын. И я отдала бы жизнь за возможность сделать тебя счастливым. Если бы это было возможно.
Рейван фыркнул. Он был зол на неё за то, что она его бросила. За то, что не приняла его и не вскормила, как положено матери. Но он не мог поднять на неё глаз, чувствуя вину своего отца перед ней.
— Ингвар был властным вождём, но мужем оказался добрым, — сказала Корда, будто прочитав его мысли. — Он действительно любил меня, и я… любила его. Родился ты. Однако жить среди риссов мне, жрице Великой Матери, было очень тяжело: здесь женщинам нельзя вперёд мужчины поднести ко рту пищу, хотя я с детства привыкла иначе. Твоя бабка Аслог, мать Ингвара, меня невзлюбила. Она была гальдрун — читала знаки. Когда я впервые вошла в этот дом, она сказала, что я надолго тут не задержусь, и с первого дня корила меня и упрекала. Зато тебя сразу приняла, говорила, что ты светел духом и станешь великим царём над всеми. Но ты стал кзоргом — она плохо читала знаки.
Корда приблизилась и коснулась руки сына.
— Я думала, что умру, когда рожала тебя, — сказала она. Рейван поглядел на неё, глаза его наполнились тоской. — Роды были так тяжелы, что несколько дней потом я лежала в беспамятстве, и молоко ко мне не пришло вовсе. Тебя забрали у меня Аслог и другие женщины, чтобы согреть и вскормить. Я никогда не брала тебя на руки. Я бы очень хотела сейчас прижать тебя к своему сердцу, но ты уже слишком большой для этого.
Рейван почувствовал, что мог бы сейчас унять терзания матери, но был слишком горд, чтобы раскрыть ей объятия. Сама Корда тоже не решалась. Молчание затянулось, и тогда Владычица нарушила тишину.
— Я принесла тебе дар, — произнесла она, вынимая из-под плаща куль и извлекая из него чёрную с золотом материю. — Надень эту рубашку, когда придёт час твоей битвы.
— Ты будто не знаешь, что делается в битве. От твоего труда мало что останется.
— Возьми. И знай, я молюсь о тебе Богине каждый день.
Рейван принял дар. Корда склонила голову и развернулась к дверям.
— Я бы хотела попросить тебя на прощание об одном, — остановилась она.
— О чём же?
— Не иди против Крина. Он не враг тебе, он твой брат.
— Если он не высунет головы из-под твоей юбки, то будет цел.
Корда опустила глаза и подошла к порогу. Рейвану вдруг стало жалко мать — такую печальную, хрупкую. Он сжал мягкую шерстяную ткань и понял: она дала ему гораздо больший дар, чем рубашка, она преподнесла ему дар жизни. Минуя все человеческие страхи, вопреки своей вере, она приходила к нему в обитель кзоргов, когда он страдал. Она утешала его, когда он мучился от Причастия.
— Останься! — выкрикнул он ей вслед. — Куда ты в ночь?
Корда обернулась.
— Я не могу остаться, — прошептала она.
Владычица скрылась в темноте прохода. Рейван стоял посреди зала, чувствуя себя беспомощным. Он хотел заплакать, но слёз не было. Страх перед грядущим заставил его оцепенеть. Он знал, что не должен ошибиться ни в едином шаге, что определил для себя. Корда права, она не должна оставаться здесь, чтобы не вызвать тревогу у Вигга. Иначе Маррей конец. И всему конец.
***
Что это был за город — он уже не помнил. Люди вокруг галдели, стучали кружками, и под мерный гул глаза Лютого блаженно слипались. От хмеля тошнило, но это было даже приятно: отвлекало от боли, терзающей сердце. Он опёрся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях, готовый провалиться в лучшие мгновения своей теперешней жизни: когда забвение мягко и сладостно похищало разум.
Чёрные тени обступили его.
— Это же Лютый! — сказал кто-то из воинов.
Галинорец разлепил глаза и увидел над собой молодых воинов, с воодушевлением глядящих на него, будто они встретили героя из легенд. Они сели рядом за стол.
— Отвалите, — проскрипел он.
— Ты ведь воевода Ингрид, что ты делаешь здесь?
Дрёма отступила, и Лютый сделался очень зол. Он оглядел мутным взором собравшихся вокруг него молодых воинов.
— Не отвалите, я вам этой рукой черепа раскрошу, — сказал он, чуть шевельнув пальцами.
Воины опасливо сдвинулись к краю стола. Лютый прислонился спиной к стене и вновь попытался задремать.
— Говорят, Эйнар-кзорг — теперь новый воевода у Ингрид. Учит воинов сражаться, но сам в строй не встаёт — покалечен в спину. Она хочет убить Вигга, чтобы дать свободу своему брату.
Разговоры о Волчице растревожили Лютого, и он не мог уже спать. Он старался позабыть о ней, заливал разум хмелем, только бы отделаться от щемящего чувства тоски и иссечь унижение, которое принял от неё.
— Если она потерпит поражение на поединке, то конец нам всем, — продолжали шептаться соседи по столу
— Что ещё за поединок? — вскинулся воевода.
Воины удивлённо повернулись к нему.
— Ингрид выходит на поединок с царём Виггом! Ты что, не слышал?
Лютый ужаснулся. Ингрид собиралась на смерть, а он, ни о чём не ведая, напивался в чужом зале; он бросил её, сдался. Выпитое разом подступило к горлу, кислая вонючая отрыжка застыла на языке.
— Где будет этот поединок? — прохрипел Лютый, ища глазами кружку, чтобы сбить вкус дерьма во рту.
— Как, «где»? На холмах близ Лединга. Царь Вигг уже перевёл войско через Хёммель-Эльву и разбил лагерь на берегу. Ингрид с воинством в Лединге. Поединок состоится через три дня!
— А вы почему не там? — рявкнул Лютый.
— Наш ван желает опоздать, — переглянулись воины.
— Кто ваш ван?
— Гутруд.
Лютый вышел на двор помочиться. От мороза голова мгновенно протрезвела. Снег искрился под луной. По небу разбегались всполохи зелёного, оранжевого, пурпурного сияния. Холод и ночь не замечали ни вздоха, ни стука сердца, ни тепла человеческой крови. Не замечали они и слёз, которые встали на глазах у Лютого.
«Мирной жизни у нас с тобой уже не будет, как бы я того не хотел! Погибнуть вперёд меня я тебе не дам. Я встану рядом и поддержу тебя!»
***
Ночь становилась бледна, растворялась на глазах, очерчивая силуэты в комнате. Стал различимым дым тлеющих углей в горящей чаше. Ингрид поняла, что вовсе не сомкнула глаз этой ночью. Сердце тяжело трепыхалось в груди от горького предвкушения битвы. Раньше она шла на войну храбро, чувствуя себя всесильной. Теперь же беременность отняла прежнюю лёгкость. Ингрид не хотела больше воевать.
Глухое шуршание кольчужных колец заставило её очнуться от мыслей. Напротив ложа стоял Рейван: облачался в броню, звенел ремнями наручей. Его лицо было спокойным, движения уверенными. Он готовился к битве, и у Ингрид не было сомнения в его силе.
В последние дни Рейван молчал больше обычного, но Ингрид видела, как в его взгляде бушевало невыговоренное отчаяние. Он отобрал самых верных воинов и восстановил обычай отца сходиться с соратниками в тренировочных схватках, давая выход своей боли. Он бился жестоко, никого не щадил, и его не щадили. Ингрид видела, что воины Нордхейма полюбили его. Прибыв же в Лединг, он ставил своих воинов в тренировочные сражения с воинами других кланов, но сам в битвах больше не участвовал.