Тирно уснул пьяным сном, и Маррей, потирая ноющие запястья, вышла на двор. Снег продолжал устилать землю. Она вытянула руку, и пушистые снежинки легли ей на ладонь, но тут же растаяли. Владычица поглядела в ночное небо и представила, как отец и Рейван лежат, бездыханные, во тьме и одиночестве и снег покрывает их лица. Слёзы застлали ей глаза, и руки затряслись.
— Что же я, не буду с вами в последний час? — прошептала она в лицо глухой ночи. — Я приду. Ведь ты так молил меня об этом, Рейван.
Вернувшись в зал, Маррей бросила взгляд на спящего под шкурой рудокопа, взяла лампу и ушла. Стражи на воротах лишь переглянулись, когда Владычица прошла мимо них, но не остановили её.
Она не помнила, как преодолела поле в снежных вихрях. Лампа горела в её руках, и, глядя на неё, она всё шла и шла. Ноги тонули в снегу, холод пробирался под меховой плащ, но что-то едва уловимое звало её вперёд и указывало путь.
Вскоре Маррей увидела проблески пламени посреди разрушенных укреплений. Всюду стояли причудливые сугробы, и Маррей не сразу поняла, что это были присыпанные снегом тела. Трупы лежали один на другом — видимо, живые прикрывались мёртвыми. Но теперь все были мертвы. Маррей увидела набульского воина, подогнувшего под себя колени, руки его были прижаты к лицу в знаке молитвы: перед смертью он призывал Великую Мать.
Маррей шагала дальше меж застывших в неестественных позах тел и боялась увидеть Дэрона или Рейвана.
С небес сильнее повалил девственный снег и усилился ветер, пряча от глаз Владычицы следы кровавой резни.
Под накренёнными полозьями Маррей узрела воеводу. Он лежал на животе, припорошенный снегом, сокрушённый и жалкий. Трясущейся рукой Маррей очистила часть его лица и увидела поблекшие глаза и скривившийся в мучении рот. Она прикрыла ему веки и горько заплакала.
Рейван лежал рядом, за полозьями. Она узнала его по сапогам, которые успела хорошо рассмотреть накануне, когда он связывал её. Маррей побоялась взглянуть ему в залитое кровью лицо и приглядеться к ране на животе.
Сапог его двинулся, и Рейван захрипел. Маррей вскинулась и увидела, как что-то кроваво-чёрное вытекло из его рта.
— Маррей, — прохрипел он.
Неведомая сила заставила её подняться и скинуть оковы отчаяния.
— Ты живой! — воскликнула она.
Мгновение она глядела на его истерзанное тело, борясь со страхом прикоснуться к кзоргской крови, но потом ей перестало быть страшно.
«Мне без тебя не жить. Если ты умрёшь — и я умру», — сказала она себе, проведя ладонью по щеке Рейвана.
Он глядел на неё с волнением и хрипел, но выговорить что-то ещё ему не удавалось.
— Тише-тише, я теперь здесь, — произнесла Маррей, отрывая от платья лоскуты для перевязки.
Рейван застонал, когда она коснулась его головы. Перевязав рассечённый череп, Владычица склонилась над его животом с куском ткани в руках. По её лицу Рейван видел, что дело плохо. Он не рассчитывал исцелиться, но был счастлив умереть, не будучи одиноким. Сердце туго сжалось в последний раз и не сумело больше двинуться.
Маррей заметила, что Рейван перестал дышать, скользнула пальцами к его шее и, не раздумывая, упёрлась обеими руками в его грудь. Она стала давить ритмично и твёрдо, не жалея ни себя, ни его.
— Рейван! Ты говорил, я твой свет! Вернись ко мне, слышишь⁈
Маррей зажала ему нос и с силой вдохнула в рот, наполнив его грудь воздухом из своих лёгких. Она сплюнула кровь, попавшую ей на язык.
«У меня нет открытых ран, это не опасно», — успокоила она себя.
Рейван задышал.
Маррей сунула пальцы ему в рот и, нащупав осколки зубов, осторожно извлекла их, чтобы, оторвавшись от дёсен, они не попали ему в горло. Потом она наконец перевязала ему живот.
Владычицу трясло от холода. Замёрзшими руками она откопала полозья и попыталась втащить на них Рейвана. Но он был так тяжёл, что ей удавалось лишь слегка приподнять его. Отчаявшись, она упала на снег и склонилась над Рейваном, прислушиваясь к его дыханию.
— Я попробую ещё раз, слышишь? — прошептала она. Рейван не отвечал: сознание к нему не возвращалось. Маррей поднялась и вновь принялась втаскивать его на полозья.
В стороне раздалось лошадиное фырканье. Владычица подняла испуганные глаза. Из темноты выступил всадник с накинутым на голову капюшоном.
«Неужели сама Смерть пришла побороться со мной?» — испугалась Маррей.
— Я не отдам его, убирайся! — выкрикнула она, чувствуя, как внутри разрастается большая сила.
Владычица стиснула кулаки на плечах Рейвана, готовая защитить его от любой нечисти.
Всадник спешился. Маррей узнала Тирно и перевела дух.
— Он мёртв. Что ты делаешь? — проговорил рудокоп.
Перепачканными в крови руками Маррей нащупала сердцебиение на шее Рейвана.
— Он жив ещё! — воскликнула она. — Помоги положить его на полозья!
13 Клинок сокрушающий
Остатки набульского войска бежали из рисских земель. Ваны со своими соратниками вскоре разошлись по родным сторонам. Лединг опустел. Солнце день ото дня всё сильнее согревало землю, и местами на окрестных холмах появились тёмные прогалины.
— Так мало удаётся в него влить! — прошипела Маррей, отставив миску с кровяным отваром. — Этого недостаточно для жизни…
Она отёрла тряпицей губы Рейвана. Лицо его было серо, под глазами проступили тёмные круги. После битвы он так и не приходил в сознание.
Рядом с Маррей сидела старая Тора — жена Лассе, вана Лединга. Она помогала Владычице в уходе за вождём.
— Я видела случаи, — сказала Тора, — когда люди с такими ранами жили долго. Но что это была за жизнь? Они не разговаривали — лишь мычали. Они не вставали — и жёнам их приходилось ходить за ними до самой смерти.
— Помолчи, — оборвала старую женщину Маррей. — Я и без того это ведаю.
— Ты сидишь над ним уж месяц, — произнесла Тора, — ты устала. Ты ешь не больше него и выглядишь не лучше. Тебе нужно отдохнуть, иначе кончишься вместе с ним — вот что я хочу тебе сказать.
Поправляя покрывало на плечах Рейвана, Маррей взглянула на свои пальцы и увидела потускневшие, поломанные ногти. Узреть своё отражение она и вовсе боялась, зная, что ей явятся острые скулы и покрасневшие от усталости глаза.
— Что ж, это цена за жизнь, что ещё тлеет в нём, — ответила Владычица, переведя взгляд на жилку, бьющуюся на шее Верховного вана.
Её рука обняла его лицо.
— Проснись же поскорее.
Зловонный запах омрачнил светлые мечты Владычицы, и она переглянулась с Торой. Старая женщина сморщилась и поднесла к постели бадью с тёплой водой.
— Раз уж я спасла его, то должно мне о нём заботиться, — произнесла Маррей, осторожно убирая покрывало. — Придержи его ноги, — взглянула она на Тору.
— Ты любишь его, — произнесла старая женщина.
— Я жрица, и забота — самая малость, к которой обязывает меня долг.
— Ты любишь его. Иначе давно отдала бы эту заботу кому-то другому. — Тора сморщилась, сгребая в узел зловонную простынь, которую протянула ей Маррей.
— Владычица, — в покои заглянул страж и поклонился. — Прибыл господин и просит увидеться с тобой.
— Что за господин? — спросила Маррей небрежно.
Она укрыла Рейвана шкурой и, повернувшись, заметила любопытный взгляд воина, устремлённый на вождя. Не проходило ни дня, чтобы кто-нибудь не спрашивал, жив ли ещё Верховный ван.
— Он набул, — ответил страж. — Сказал, его зовут Крин.
Маррей поднялась и оправила платье.
— Пригласи его в зал и скажи — я сейчас выйду.
Маррей развернулась к Торе:
— Прошу, покорми его ещё раз.
Выходя в зал, Владычица растёрла щёки, чтобы лицо её выглядело свежее.
— Крин, здравствуй! — произнесла Маррей, показавшись из-за занавеси покоев.
Юноша развернулся к ней. Небольшая тёмная борода обрамляла его исхудавшее лицо. В глазах его вместо прежнего солнечного умиротворения колыхалась печаль. Его губы растянулись в улыбке при виде Владычицы. Улыбка была прежней — совершенно располагающей.