Маррей в порыве радости обняла Крина. Он решительно сжал её в ответ. Ведь не так давно Крин едва доставал ей до плеч, но теперь Маррей ощутила, как крепки его руки и тверда грудь. Колючая борода взбудоражила Маррей, и она, отпрянув, предложила сесть в кресла.
— Ты же Владыка теперь, и путешествуешь вот так один, да ещё к риссам? — удивилась она, разливая им в кубки хмельной мёд.
— Никто не знает, что я здесь.
Крин уселся, прислонившись к спинке кресла и широко расставив ноги.
— Маррей, — сказал он, поглядев на неё потемневшим взором. — Ты должна вернуться в Рону. Там уже вовсю благоухает весна. Белеют сады, тёплый воздух гонит волны вдоль скалистых берегов. Чертог и главный храм стоят опустевшими.
По телу Маррей пробежала дрожь от холодной сырости, которой была полна весна здесь, на севере.
— Я не могу вернуться, — произнесла она, отводя взгляд.
— Циндер собирает войско, — сказал Крин, и Маррей испуганно поглядела на него.
— Некоторые наместники желают поддержать его, — продолжил он. — Они считают: раз старшая жрица Корда мертва, а жена Вигга оставила страну, то всё кончено — лучше подчиниться Циндеру и сохранить свои земли и богатства. Но я хочу собрать войско и не дать Циндеру захватить Чертог и разорить храмы. Я хочу защитить нашу веру. Если тебя не будет рядом, то у меня ничего не получится. Я не смогу обрести ни власти, ни силы.
— Я не знаю, что тебе сказать. — Маррей тяжело вздохнула, осушив кубок до дна, и направила взгляд в пламя горящей чаши.
Крин недобро поглядел на неё.
— Раньше ты не пила.
— Всё меняется.
— Где и как похоронили мою мать? — спросил Крин после долгого молчания.
Маррей проводила набульского Владыку за северные ворота, к могиле Корды. Крин преклонил колени и сжал в ладони ком оттаявшей земли.
— Святая мать… — зашептал он слова молитвы, сделавшись взъерошенным и мрачным.
Маррей положила руку на плечо Крина, чтобы разделить его скорбь.
— Даже если ты не пойдёшь со мной, — сказал он, — я всё равно приложу все силы, чтобы защитить страну от кзоргов.
Владычица глядела на него, но не узнавала. Крин больше не был тихим юношей. Теперь это был мужчина, сознающий свой долг, и взгляд его сиял чистым светом.
Крин взял Маррей под руку, и они направились в сторону крепости. Шальной ветер порывами бил в лицо и заставлял глаза Маррей слезиться. Размягчённая земля плыла под ногами, но крепкая рука Крина делала шаги Маррей увереннее. Она сжимала его предплечье, вспоминая, как когда-то шла здесь с Рейваном. Но Рейван сейчас умирал. Он не дал и не даст ей ничего, кроме страдания, а Крин способен был даровать надежду. В её силах было сделать его мудрым и счастливым царём.
— Я слышал, ты ухаживаешь за Верховным ваном? — произнёс Крин. — Тяжелы ли его раны?
— У него проломлена голова и была раскроена челюсть, — ответила Маррей ледяным голосом. — Кишки были выпущены — я долго зашивала.
— Так это его кишками от тебя пахнет?
Маррей не ответила.
— Мне показали гобелен, — сказал Крин. — На нём был ван Эйнар с вот такими клыками, — он развёл руки, уточняя размер, — и с них капала кровь.
Маррей подняла голову и поглядела на Крина. Свет солнца, что сиял у него за спиной, ослепил её, она усмехнулась.
Крин коснулся горячей ладонью её лица, стерев с бледной исхудалой щеки влагу, пригладил тусклые ломкие волосы.
— Останешься с ним — утратишь всё: ты больше не будешь Владычицей. Тебе придётся пожертвовать долгом жрицы, положением, материнством. Ещё немного — и ты уже не родишь, ты сама знаешь, — он взял руки Маррей в свои. — Я дам тебе детей. Я дам тебе мир. Пойдём со мной?
Голос Крина звучал твёрдо. Маррей ощутила в нём силу, способную уберечь и защитить. Не этого ли она всегда хотела? Слёзы брызнули из глаз, и Маррей утопила лицо на груди Крина, теперь уже не смущаясь, а вполне наслаждаясь его крепким объятием.
— Хорошо, я поеду с тобой, — произнесла она.
***
Спустя несколько дней после того, как Владычица покинула Лединг, Рейван открыл глаза.
— Где Маррей? — прохрипел он, сжимая кулаками шкуры, которыми был покрыт.
— Её нет. Уехала, — растерянно ответила Тора, склонившись над ним.
Рейван отчаянно зарычал, словно зверь, попавший в капкан, и напугал старую женщину. Она выбежала из покоев, и через минуту вместо неё появился Тирно. Неуверенными шагами он приблизился к Рейвану.
— Боги! — прослезившись, воскликнул рудокоп. — Как я рад, что ты проснулся, Эйнар! — Он сжал его руки и присел к постели. — Ты до икоты напугал Тору. Она ухаживает за тобой, славная женщина.
— Ингрид? — слабым голосом произнёс Рейван.
Тирно опустил глаза и покачал головой.
— Мы её не нашли.
— Подними меня! — потребовал Рейван, стараясь сесть.
Он был слаб. Мускулы высохли. Волосы сильно отросли, и борода топорщилась во все стороны. Рейван понял, что прошло немало времени со дня битвы, в которой он проиграл.
Тора, осмелев, приблизилась и подала ему одежду, а потом принесла гребень, кожаные шнурки и серебряные кольца, чтобы заплести вождю волосы. Тирно отправился за мёдом.
— Ну вот, почти уж и не видно твоей страшной раны, — сказала Тора, стягивая ремнями тугую воинскую косу. — С бородой-то как поступить? В твои годы в бороде плетут косы по числу детей! — встала она напротив него и взялась за прядь.
— Постриги! — фыркнул Рейван. — Не будет их у меня. Довольно меня выхолащивать, — он отодвинул от себя женщину.
Тирно протянул Рейвану кубок, до края наполненный мёдом. Но вождь не замечал его.
— Стричь? С ума сошёл, — усмехнулся рудокоп. — Без бороды только бабы да дети ходят.
Рейван вздрогнул от неожиданно раздавшегося голоса и повернулся.
— Да ты слеп на правую сторону! — понял рудокоп.
Тора взяла Рейвана за подбородок и, поднеся лампу, заглянула в глаза.
— И правда: глаз на свет не отзывается.
Рейван вздохнул, сделав глоток мёда. Он понял, что лишился зрения на одну сторону, когда лежал на поле сечи. Там же остались несколько его зубов. Со всеми этими увечьями ему оставалось лишь смириться.
Тора забрала у Рейвана опустевший кубок, а он принялся надевать верхнюю рубаху.
— Не пил бы ты первое время столько, — проговорила Тора, отойдя к столу. — За победу и за сохранённую тебе жизнь ты должен бы принести богам жертву.
Взгляд Рейвана воспылал.
— Богам? — резко сказал он. — Богам, которые позволили сгинуть Дэрону и Арнульфу? Которые не сберегли Ингрид? Она ведь беспрестанно им молилась! Никаким богам я ничего не должен! Это они мне должны за всё, чему позволили случиться!
Тора подобралась и покачала головой.
— Это ты их не сберёг, — сказала негромко она.
Рейван в гневе развернулся к ней. Тирно взял его за плечо.
— Не сердись, Эйнар. Тора славная женщина, лишь немного болтливая.
— Знаешь, как тебя называют? — прошипела она в ответ на хищный взгляд вождя. — Зверем!
Рейван усмехнулся.
— Кровавым Зверем, который не отступится, пока не настигнет свою добычу, — продолжила Тора.
— Замолчи! — выкрикнул он. — Именно потому, что меня так называют, ты сейчас открываешь рот, а не лежишь в яме среди трупов!
— Тора, тихо, — произнёс Тирно. — Битва забрала у неё двоих сыновей, Эйнар, её можно понять.
— Ты плохо молилась богам, Тора, — хрипло сказал Рейван.
— Безбожник! — огрызнулась женщина, вспыхнув от негодования.
Рейван не стал спорить.
Верховный ван сидел во главе широкого стола, где собрались все вожди рисских земель. Рядом с ним расположился седовласый ван Лассе с женой Торой и сыном Ньордом лет двенадцати. Мальчик сидел с отцом за главным столом, поскольку остался единственным сыном.
— Эйнар! Я рад говорить с тобой! И рад с тобой выпить!— сказал ван Стейнвульф, подняв кубок. — Ты призвал нас, и мы пришли!