Рейван взял ветку и начертил на земле вход в ущелье.
— Мы пойдём по этой дороге и к рассвету встанем здесь. Тут довольно узко. Сверху нависают скалы. Циндер будет зажат, словно в горлышке, мы разобьём его с малыми потерями.
— Люди будут измотаны после ночного марша, — возразил ван Колбьорн. — Бой с кзоргами дастся нам тяжело! Воинам нужно отдохнуть перед битвой.
— Либо мы выступим сейчас и дадим бой на рассвете, — ответил Рейван. — Либо через два дня, когда Циндер объединится с наместниками, наши кости навсегда лягут в эту землю.
— А если войско наместников ударит нам в тыл? — сказал ван Хальвард.
— Если Циндер будет мёртв, наместники разбегутся, — произнёс Рейван. — Или присоединятся к нам.
***
Ночью пошёл дождь — сначала слабый, бодрящий. Ульвар чувствовал увеселение и душевный подъём от того, что лагерь снимался и все готовились к битве.
«Он достойный вождь», — сказал себе Ульвар, укладывая кольчугу на дно мешка.
Очень скоро бодрость иссякла. Дождь не закончился ни через час, ни через два. Одежда на Ульваре вымокла насквозь. В сапоги залилась вода и плюхалась там при каждом шаге. Он оглянулся на остальных — всем ли так тяжело, как ему? Шагавшие рядом воины тяжело дышали, и вид у них был не менее изнурённым. Ульвар не чувствовал в себе силы вступать в битву. Всё воодушевление в нём притупилось от усталости. Хотелось лишь остановиться и уснуть где-то под кустами.
«Неужели мы сможем дать бой? — засомневался он. — Как же длинна ночь…»
Начало светать, но дождь всё продолжал лить с неба. Ульвар понял, что не стоит ожидать яркого утреннего солнца, которое бы придало ему сил. День наступит незаметно, рождённый тусклым светом, рассеянным в густой пелене облаков.
Ульвар разглядел впереди чёрные силуэты скал на фоне бледно-синего неба и понял, что они уже близко.
— Всем облачиться в доспехи! — раздался приказ Верховного вана, и другие ваны повторили его слова своим соратникам.
Ульвар принялся доставать из мешка кольчугу и шлем. Руки его плохо слушались, а тело, уже не согретое движением, задрожало от холода. Взгляд его зацепил валуны, поросшие кустами и мхом. Среди них он приметил небольшую ложбинку, укрытую от дождя и от глаз.
«Вот бы забиться туда, — подумал Ульвар. — У меня больше нет сил никуда идти, и тем более сражаться».
Мимо проскакал всадник. Ульвар поднял глаза и увидел, что это ван Эйнар. Он остановился посреди воинства. Лицо его было бледным после бессонной ночи, а плащ таким же мокрым, как и у всех.
— Мы идём в битву! — воскликнул он. — Соберитесь с духом, вы… — Ульвар подумал, что Верховный ван обругает всех, чтобы воины разозлились и развеселились перед битвой, и зажмурился, приготовившись принять хлёсткие слова.
— Вы уже герои, потому что пришли сюда! — сказал Верховный ван, и Ульвар поглядел вождю в лицо.
— Наступил решающий час, — сказал Рейван. — Мы должны дать бой, чтобы навсегда положить конец набульскому владычеству и кзоргам. Сегодня мы завоюем себе вечную славу! — воскликнул он. — И вечером мы будем пировать, как цари! — он поглядел на каждого воина, и Ульвару достался мимолётный взгляд, заставивший его затрепетать. — Об этом дне и обо всех нас, пришедших сюда, сложат песни! И нежные руки женщин выткут нас на гобеленах!
Раздался бой мечей по щитам. Воинственный гул всколыхнул утренний воздух. Грохот оглушил Ульвара. Он быстро-быстро натянул кольчугу, закинул щит на спину и, подхватив шлем и меч, с ликованием в сердце двинулся за Верховным ваном.
— Где мне быть в битве? Рядом с тобой? — спросил его Ульвар.
— Иди к отцу, — ответил Рейван, кивнув в сторону Стейнвульфа.
Ван Стейнвульф построил своих соратников и повернулся к Ульвару.
— Становись к братьям, — сказал он, положив обе руки на плечи сыну. — Не геройствуй, ты ещё молод. Просто выживи сегодня, сынок.
Тирно растолкал воинов и встал рядом с ваном Эйнаром.
— Рудокоп, иди прочь, — буркнул Рейван. — Тебя здесь растопчут!
— А сам-то? — усмехнулся Тирно. — То, что ты делаешь, — самоубийство, Эйнар. Ты ведь не видишь на один глаз! Пропустишь удар — и конец тебе.
— Пусть так. То, что я натворил, ничем не искупить. Погибнуть в битве — счастье! — улыбнулся Рейван.
Ночные сумерки окончательно рассеялись. Из ущелья показались кзорги.
— К бою! — приказал Рейван и первым двинулся вперёд.
Риссы подошли к ущелью, воинственно колотя мечами по щитам. Дождь продолжал лить, земля сделалась скользкой. Ульвару на щит прилетел град мелких ударов.
«Вражьи стрелы?» — удивился он, подняв щит над головой, и огляделся по сторонам.
Сверху срывались мелкие камни. Мокрые тяжёлые склоны начали осыпаться под своим весом, и грохот рисского гимна смерти только ускорял их движение. Вскоре прилетели крупные обломки и в мгновение ока похоронили под собой нескольких воинов. Одного из соратников, стоявшего прямо перед Ульваром, придавило.
«Нас завалит!» — испугался он.
Рейван, стоявший впереди всех, оглянулся.
— Уводи людей, — приказал он Стейнвульфу.
— Отходим! — скомандовал ван Стейнвульф. — А ты что же⁈
— Я остаюсь.
Рейван отбросил щит и отряхнул от дождевых капель меч, не сводя взгляда с Циндера и кзоргов, выстроившихся клином в ущелье.
Рейван удивился той лёгкости, с которой покорился смерти. Все, кого он любил, покинули его или были мертвы по его вине. Он не заслуживал ни жизни, ни прощения.
Циндер отделился от клина и двинулся навстречу Рейвану.
— Ты живой? — со злой усмешкой сказал гегемон. — Хочешь поединка? — Циндер тоже отбросил щит в сторону. — Тебе меня не одолеть, Рейван, и ты это знаешь.
Они подошли друг к другу и скрестили мечи.
Ульвар, следуя за отцом, беспрестанно оборачивался, чтобы взглянуть на Верховного вана.
Сверху раздался треск. От скалы откололся большой кусок и полетел вниз, спуская за собой лавину камней. Отступление риссов из ущелья превратилось в бегство. Ряды распались, воины бросились в стороны, как муравьи. Кзорги же не двинулись с места — им не отдали такого приказа. Ульвар видел, как все они были заживо погребены под камнепадом.
***
— Какой же ты глупый! — прохрипел Циндер где-то очень близко.
Услышав голос гегемона, Рейван разомкнул веки. В горле осела скальная пыль, а грудь сдавило чем-то очень тяжёлым. Вокруг было темно. И во всём теле блуждала боль.
Рейван напряг мышцы, пытаясь пошевелиться, и понял, что у него на груди лежит каменная плита. Он попробовал приподнять её, но усилий было недостаточно.
— Как сильно ты ранен? — произнёс Циндер.
— Вроде не сильно, — ответил Рейван. — Только зажат, и тяжело дышать. А ты?
— Мои рёбра сломаны, наверное, я напоминаю ежа. Я чувствую, как кровь утекает из меня.
Рейван ощутил, что каменная плита сильнее надавила ему на грудь, и понял, что Циндер удерживает её своим телом.
— Что ты сделал с Ингрид? — прорычал Рейван. Лишь эта мысль волновала его.
— Я дал приказ оставить её в храме, что на распутье… У неё шла кровь. Надеюсь, жрицы помогли ей сберечь ребёнка.
Рейван почувствовал, как плита сильнее сдавила его грудь, рёбра затрещали. Внутри не было места для воздуха, и он не смог ответить.
— И вот мы, страшные порождения набульских царей, будем погребены здесь, — прохрипел Циндер.
Рейвану хотелось сделать вдох, но, опуская грудь, он не мог её уже поднять. Клубы пыли медленно оседали, и он сумел разглядеть кусок каменной плиты, который прижал их с Циндером. Гегемон лежал рядом, они почти касались друг друга головами.
— Я прощаю тебя за то, что ты предал меня, Рейван, — произнёс Циндер.
Слова гегемона, словно невидимый клинок, поразили Верховного вана в самое сердце.
— Я Эйнар, — промычал он, не в силах принять прощение.
— Я назвал тебя Рейваном…
Рейвану сделалось тяжелее, но не от плиты.
— Я приподниму эту глыбу, а ты попытайся выбраться. Иначе нам обоим конец, — захлёбываясь кровью, прохрипел Циндер.