Давид лишь кивает ему, пожав плечами. Он даже не заметил, если честно, что Орловой не было на остатке процесса — куда-то она исчезла, да и ладно — голова сейчас была забита совсем другим и ему вообще было не до этого.
— Я отвезу тебя домой. — уверенно говорит парень, пристально посмотрев на девушку, которая в ответ ему лишь кивнула. — Нам еще нужно завести родителей Алекса по дороге. Хорошо?
Лера кивает ему еще раз. Они находят родителей Лагранжа не в самом лучшем состоянии. Они стоят не так далеко от крыльца здания суда, мужчина крепко обнимает плачущую женщину, пытаясь ее успокоить. Она действительно поседела за все это время, да и сам мужчина постарел практически лет на десять, они выглядели очень устало и помято. Лерочка подходит к ним, сейчас даже ободряюще улыбаться не хочется — есть желание только лечь и как можно скорее уснуть.
— Поехали домой. — тихо говорит она, устало вздохнув.
— Ты останешься у нас, Лерочка?
Они все двигаются к машине, а девушка медленно кивает им.
— Конечно, только мне нужно съездить домой за вещами. Давид, ты меня отвезешь? — тихо просит кудрявая, попытавшись улыбнуться ему.
— Естественно, я же не пущу тебя за руль в таком состоянии.
Дорога до дома Лагранжей занимает не так много времени — родители заходят в подъезд, а Лера поворачивается к Месхи и тянется к нему, крепко обнимая за шею и утыкаясь в плечо.
— Давид, спасибо тебе. Ты даже не представляешь, как это было нужно. — тихо говорит кудрявая, ощущая, как парень обнимает ее в ответ и осторожно поглаживает по непослушным волосам, крепче прижимая к себе, будто бы желая забрать у девочки сейчас часть боли, чтобы ее немного отпустило. Он видел, какими пустыми были ее глаза — будто бы она потеряла любой возможный смысл своей дальнейшей жизни, но сейчас Месхи был абсолютно уверен в том, что ей нужно продолжать жить дальше. Жить и бороться, и, может, ей нужно сейчас избавиться от старых пережитков, чтобы попытаться сделать этот шаг вперед?
— Лерочка, я может быть сейчас правда дикость скажу, и ты не сердись на меня, пожалуйста, но… Еще не поздно сделать аборт. — тихо произносит парень, выпуская ее из объятий, заглядывая ей в глаза.
— Никогда. — отрезает девушка очень уверенно и твердо. — Это все, что у меня от него осталось, понимаешь? Это его ребенок. И значит, я буду растить его одна, потому что у меня больше ничего нет. И не будет.
— Я тебя умоляю, не ставь на себе крест, Лер. Тебе всего двадцать. Кто знает, как круто может повернуться жизнь да даже в ближайший год. — тихо говорит Давид, постепенно начиная выруливать к ее дому, ощущая, что еще чуть-чуть, и они поругаются, поэтому молодой человек начинает сдавать обороты, чтобы еще сильнее не травмировать Валерию своими рассуждениями.
— Давид, послушай меня. Мы дружили с первого класса. Мы встречаемся уже практически пять лет. Ты правда думаешь, что мне так просто взять и вычеркнуть? Просто легко забыть о том, что Алекс вообще существует? — тихо спрашивает Царева, откинувшись на спинку сидения в машине и закрывая глаза. — Я так не смогу. Я же дышу им, понимаешь. Что с тобой случается, когда ты резко задерживаешь дыхание, Давид? Когда кислорода больше нет? Лекс занимал все свободное место в моей душе. А теперь его нет рядом и… И мне кажется, что у меня просто все опустело. У меня никого, кроме него не было, Давид. Я никогда не была никому нужна, кроме него, понимаешь?
— А как же папа?
— А что папа? — тихо отвечает она вопросом на вопрос. — Я ему не дозвонилась, потом замоталась. Он мне тоже не звонит. У меня все нормально, и пусть он так думает, я правда не очень хочу его отвлекать или вырывать из этой его командировки. Потом как-нибудь все объясню. Пока буду с Лагранжами, им нужна моя поддержка. Они предложили мне переехать к ним совсем, я сказала, что подумаю, они тоже хотят воспитывать внучку. И я склонна к тому, чтобы согласиться. Дома все равно пустота, никого нет, когда папа приедет — непонятно.
— Лер, если что — я тоже рядом. И буду рядом, обязательно, я обещал Алексу, что я позабочусь. Не стесняйся, я тебя знаю, звони и проси, если будет нужна помощь, да и просто так звони, а я буду к вам часто заезжать. Ксюха тебя вытащит развеяться, давай, нужно тебе пытаться вернуться к жизни. — с грустной улыбкой говорит ей Давид, а после паркуется у ее дома. — Иди, забирай вещи. С тобой подняться?
— Нет. Я сама.
Она выходит из машины и заходит в собственный подъезд, а после поднимается на свой этаж. У нее такое ощущение, что ее жизнь разделилась на «до» и «после». В какой-то степени здесь все кажется несколько чужим. Девушка проходит в свою комнату — забирает свои любимые плакаты со стен, складывает в сумку вещи, опять же, которые могут ей понадобится, несколько мягких игрушек, что ей дарил Лагранж, она тоже забирает. Несколько украшений, в частности серебряный браслет со знаком бесконечности, который она долго не носила, а теперь так захотелось — она быстро застегивает его на правом запястье. Девушка собирает и фотографии, которыми была завалена вся ее комната — они стояли в рамочках, висели на стене, и Валерия сгребает их в одну кучу, осторожно убирает в папку, тоже складывая их в сумку, к вещам, которая выходит достаточно небольшой и совсем не тяжелой. Почему-то ей кажется, что жить она здесь больше не будет. Поэтому все самое ценное она забирает с собой. Лерка закрывает дверь на ключ, выходя из квартиры, и быстро сбегает вниз по ступенькам, а после садится в машину снова.
— Знаешь, пока собиралась, точно решила, что останусь с Лагранжами. Не смогу их оставить. Да и самой будет легче, они мне как родные. Так что поехали, Давид. Спасибо тебе большое за все, что ты делаешь.
— Я не обязан, но Лекс мой друг. И если он сам не может заботиться о тебе, то я буду. — Месхи крепко сжимает ее руку и улыбается.
Давид очень хочет помочь. Где-то глубоко внутри он представляет, что в целом сейчас испытывает Валерия, хотя даже не сомневается в том, что ему этого никогда не понять. Он в своей жизни, до этого момента, никогда никого не терял, и, может быть, поэтому сейчас просит отказаться от Лагранжа и попробовать ей жить дальше. Он прекрасно понимал, что кудрявая себя просто похоронит вместе с парнем, не дай Бог. Он просто далеко. Далеко, не рядом, и рядом будет только через чертовых двадцать лет. Страшная цифра, от нее бежали мурашки по спине. Как бы то ни было, Месхи сегодня тоже лишился лучшего друга, и ему тоже было просто жутко больно. Он тоже старался этого не показывать — Лерке хуже. Родителям Лекса — еще хуже. Вот если кто-то и сможет стать опорой для них, так это Давид. По крайней мере, он очень постарается разделить это непростое и тяжкое бремя.
Лера же надеялась только на то, что в скором времени ей не придется оплакивать Алекса. Оставалось только ждать. Ждать, пока пройдут эти чертовы года. А они ведь уже постареют — Валерии будет почти сорок, когда он выйдет, а их дочурка будет совсем взрослая. Но возраст не определяется счастьем — если ей нужно ждать двадцать лет, она будет ждать двадцать. А если бы нужно было пятьдесят — ждала бы их все. Бросало в дрожь и тошнило даже при мысли о том, что она может быть с кем-то другим.
А Давид просто поражается, на самом деле, ее силе. Она не думает о самой себе — ей нужно поддержать Алекса, его родителей, а себя Лерка вообще не выдвигает на передний план, хотя понять то, как ей сейчас внутри паршиво, можно. Давиду, наверное, очень бы хотелось, чтобы она разрыдалась, выплакалась, выпустила сейчас все те эмоции, которые держала в себе и освободилась от них. Но почему-то пока она себе этого не позволяла. Вряд ли и позволит. Но поддержка сейчас нужна девушке, как воздух. И этой самой поддержкой для нее готов стать Давид.
Эпилог
«У нее могло быть все,
А она выбрала — мертвого»
Прошло пять лет.
Сложные, серьезные и абсолютно безжалостные пять лет. Хотя для кого как — некоторые были абсолютно счастливы и это было их право. Судьба каждого из них сложилась по-разному, интересно или нет, счастливо или нет, но по-разному. Всегда тяжело отпустить прошлое, жить дальше или хотя бы пытаться это делать, сложно чувствовать себя живым после произошедших событий, раздробивших на мельчайшие кусочки твой мир, сложно вновь осваиваться, вновь созидать, вновь доверять и прощать. А самое сложное — научиться заново мечтать. Каждый день мечтать о чем-то, что могло бы порадовать или произойти в скором будущем, мечтать о каких-то благах, мечтать о чувствах. Необходимо заново полюбить этот мир, чтобы мир, в ответ, полюбил тебя.