– Бедняга, ему отрубили кисть, – нетерпеливо перебил ее Фаулер. – Или отпилили, судя по ее внешнему виду. Рана все еще причиняет ему страдания.
– Не просто страдания, а острейшую боль!
– Она опухла, сестра Причард?
Доктор Фаулер смотрел на Имоджен с таким пренебрежением, как будто перед ним была мышь, которую следовало уничтожить.
– Я бы не сказала, что она опухла, но рана плохо заживает, поэтому…
– Она воспалена и горяча на ощупь?
– Он весь горит.
У Имоджен не было истерики, доктор напрасно обвинял ее в этом, но в ее голосе звучали нотки отчаяния.
– Но сама рана не воспалена, она не красного цвета, да? – допытывался Фаулер. – Нет абсцесса или явных отеков?
Имоджен не хотела уступать, но и лгать не могла.
– Может быть, вы найдете время и зайдете, чтобы осмотреть…
– Вы что же, думаете, что я не осматривал культю? – возмущенно сказал доктор. – Вы намекаете на то, что я пренебрег своими обязанностями, проявил халатность?
– Я не собираюсь ни в чем обвинять вас. Но разве вы не планируете делать операцию его светлости на культе, чтобы придать ей более правильную, округлую форму? Она страшно деформирована. Вы могли бы во время этой процедуры сами убедиться, права я или нет. В любом случае, его светлости будет удобнее жить с хорошо обработанной культей.
– Какой бред! Я не могу подвергать жизнь ослабленного болезнью пациента риску, кладя его на операционный стол! Если я это сделаю, то потеряю всякое доверие и доброе имя. Меня могут лишить медицинской практики. Нет, нет, моя дорогая, я этого не сделаю. И потом, герцог находится в таком плачевном состоянии, что ему сейчас не до эстетики, не до внешнего вида руки. Он, скорее всего, долго не протянет, поэтому…
Имоджен от негодования всплеснула руками. Подбежав к письменному столу из красного дерева, за которым с важным видом восседал главный врач больницы, она стукнула кулаком по столешнице.
– Мы не можем допустить, чтобы герцог умер, доктор Фаулер! Наш долг – сделать все возможное, чтобы он выздоровел. Поэтому мы должны испробовать все средства, перебрать все варианты. А что если я права? Неужели вам трудно еще раз осмотреть пациента и уточнить диагноз?
– Я не понимаю, что здесь происходит, – возмутился доктор Фаулер.
Он поднялся, вышел из-за стола и остановился перед Имоджен. Они стояли почти вплотную, и девушке стоило большого труда выдержать это противостояние и не отшатнуться от главного врача. Она чувствовала себя Давидом перед сражением с Голиафом. Только вот у нее не было пращи. Не было армии. Не было обширных знаний в области медицины.
– Я ценю ваше усердие, – произнес доктор, – я знаю, что ее величество поручила вам заботиться о Тренвите. В руках королевы сосредоточена большая власть, она многое может, но не все подвластно ей. Жизнь герцога находится в руках Божьих. Вероятность того, что он выживет, мала. – Фаулер подошел к двери и широко распахнул ее, давая медсестре понять, что она свободна. Он, по существу, выпроваживал ее из кабинета. – Не принимайте все так близко к сердцу, моя дорогая. Ваше усердие и старания делают вам честь, и я обещаю, что смерть герцога никак не повлияет на вашу карьеру. Вас никто не упрекнет, что вы не смогли выходить тяжелобольного пациента. Вы должны ухаживать за герцогом, обеспечивать ему комфорт, а ставить диагнозы – это задача врачей.
Имоджен трясло от ярости. Она не любила конфликты и всегда их избегала. Но сейчас она готова была идти до конца, настаивая на своем. Имоджен презирала невежд и эгоистов, которые не терпели, когда их мнение ставили под сомнение люди более низкого ранга.
Из-за высокомерия Фаулера Коул мог погибнуть. Как доктор не понимал этого?
– Всего хорошего, сестра Причард, – поторопил ее Фаулер, и Имоджен, кипя от злости, пулей вылетела из кабинета.
Она сразу же направилась в лабораторию, где по ее расчетам должен был находиться доктор Лонгхерст. Ее сердце сжимало отчаянье.
– Вы должны что-то предпринять, или он умрет! – выпалила она с порога, задыхаясь от быстрой ходьбы и переполнявших ее эмоций.
– О чем вы, сестра Причард? – удивленно глядя на нее через толстые круглые линзы очков, спросил Лонгхерст. В этих очках он напоминал сову. Схожесть усугубляла его непослушная кудрявая шевелюра, короной вздымавшаяся надо лбом.
– Я говорю о Коуле… ой, простите, о его светлости. Я считаю, что у него сепсис, а не тиф. Мне кажется, что рана на руке стала причиной заражения крови. Но на это до сих пор никто не обратил внимания.
Лонгхерст осторожно поставил колбу, которую держал в руке, на полку одного из многочисленных стеллажей, стоявших в комнате. Имоджен ходила между ними, как по лабиринту.