Неожиданно он отклонился назад, стоя на коленях. На его груди появился слабый блеск пота. Она застонала низко и гортанно. Он, такой великолепный, такой красивый, в этот самый момент полностью принадлежал ей.
Он перевел свой взгляд на ее лицо, затем вниз, когда поднял простыню с ее груди. На ней была только сорочка. Он натянул тонкое одеяние на ее груди и наслаждался результатом. Она чувствовала, как соски напряглись, упираясь в ткань. Тугие и желающие. Ждущие его прикосновения. Он наклонился вниз, положил свой влажный рот на сосок и ласкал его через сорочку. Сладостное ощущение так остро пронзило ее, что она взбрыкнула. Он перешел к другому соску и сосал его точно так же, пока кончики ее грудей не стали окружены влажной прозрачной тканью. Он отстранился назад и подул на один, затем на другой сосок, заставляя ее задыхаться и бороться.
– Прекрати играть. Ради всего святого, прикоснись ко мне. – Она не узнала собственного голоса, хриплого и молящего.
– Как хочешь.
Он схватил вырез ее сорочки и одним движением разорвал тонкий материал. На секунду Анна оробела. Сегодня на ней не было скрывающей лицо маски. Это она сама занималась любовью с Эдвардом. Без притворства, за которым можно было спрятаться; он мог видеть ее лицо, ее эмоции. Затем он снова устремился вниз и захватил ее соски своим ртом. Горячее сосание после прохлады влажной ткани довело ее почти до грани. В то же самое время он рылся своими длинными пальцами в ее девичьих волосах.
Она затихла, ожидая, затаив дыхание, когда он нежно искал, а потом нашел то, что искал. Он начал коварные круговые движения своим большим пальцем. О господи, как это приятно. Он точно знал, как прикасаться к ней. Она замурлыкала, ее бедра инстинктивно следовали за его рукой. Он вонзил свой палец в глубь ее, и она задрожала от неожиданной бури своего оргазма.
Его дыхание прошелестело над ее закрытыми веками:
– Посмотри на меня.
Она повернула голову при звуке его рыка, по-прежнему жмурясь в блаженстве.
– Анна, посмотри на меня.
Она открыла глаза.
Эдвард неясно вырисовывался над ней, его лицо горело, ноздри трепетали.
– Сейчас я войду в тебя.
Она могла чувствовать его мужскую силу.
– Анна, дорогая Анна, посмотри на меня, – тихо просил Эдвард.
Он был теперь на половине пути, и она делала усилие, чтобы удержать сосредоточенный взгляд. Он наклонил голову и лизнул кончик ее носа.
Ее глаза расширились.
И он полностью вошел в нее.
Она застонала и выгнулась ему навстречу. Так правильно. Так совершенно. Он помещался в ней, как будто они оба созданы для этого. Как будто они созданы друг для друга. Она обвила своими бедрами его ляжки, обрамляя его таз, и посмотрела ему в лицо. Его глаза были закрыты, его лицо застыло от желания. Прядь чернильных волос прилипла к его подбородку.
Затем он открыл глаза и произнес:
– Теперь я в тебе, и ты держишь меня. С этого момента нет пути назад.
Она вскрикнула при его словах, и дыхание внутри ее груди, кажется, задрожало. Его бедра раскачивались. Она обняла его руками и держала так, пока все мысли не унеслись из ее головы. Он ускорил свой темп и застонал. Его глаза были сцеплены с ее глазами; он как будто пытался донести что-то непроизносимое. Она коснулась стороны его лица одной рукой.
Его большое тело, казалось, разбивалось на части. Он сильно сотрясался рядом с ней. Она начала испытывать оргазм волнами, тонкая и чистая радость заполнила ее настолько, что она не могла вместить ее. Она стонала от наслаждения. Он откинул голову назад в тот же самый момент и обнажил зубы в крике удовольствия. Тепло заполнило ее лоно, сердце и саму душу.
Его тяжелое тело лежало на ней, и она чувствовала, как бьется его сердце. Анна вздохнула. Затем он вяло скатился с нее. Она свернулась калачиком рядом с ним, ее члены приятно болели. Последнее, что она почувствовала, прежде чем предаться забвению, были руки Эдварда у нее на животе, которые тянули ее к своему теплу.
Глава 20
На пятый год своих поисков поздним дождливым вечером Аурея, спотыкаясь, брела по мрачному темному лесу. Тонкие лохмотья едва прикрывали ее тело; ее ноги были босыми и покрытыми волдырями, она устала и обессилела. Последняя корочка хлеба, которая у нее осталась, была ее единственной пищей. Во мраке она заметила мерцающий огонек. Крошечная лачуга одиноко стояла на опушке. На ее стук беззубая древняя старуха, согнутая почти вдвое, появилась в дверях и поманила ее внутрь.
– Ах, дорогуша, – проскрипела пожилая женщина. – Ночь слишком холодная и сырая, чтобы быть одной. Заходи, раздели со мной тепло очага, сделай милость. Но, боюсь, у меня нет пищи, чтобы предложить тебе; мой стол пуст. О, чего бы я только не отдала, чтобы чего-нибудь поесть!
Услышав это, Аурея сжалилась над старухой. Она полезла в карман и предложила старой женщине свой последний кусочек хлеба…
Высокий женоподобный вопль выдернул Эдварда из сна на следующее утро. Он вздрогнул, потрясенный, и вытаращился в направлении источника этого ужасного шума. Дэвис, чьи седые волосы беспорядочно торчали вокруг раздраженного лица, посмотрел на него в ответ со смиренным почтением. Рядом с Эдвардом женский голос сонно протестовал. Иисус Христос! Он быстро набросил простыни поверх Анны.
– Во имя всего святого, Дэвис, что на тебя нашло? – рявкнул Эдвард, несмотря на то что чувствовал, как горит его лицо.
– Мало того, что вы вечно шатаетесь по борделям, теперь вы привели домой… э-э… – Рот камердинера совершил движение.
– Женщину, – закончил предложение Эдвард. – Но не ту, что ты думаешь. Это моя невеста.
Простыни начали подниматься. Он положил руку на верхний край, удерживая их обитательницу внутри.
– Невеста! Возможно, я стар, но я не глуп. Это не мисс Джерард.
Простыни зловеще пробормотали.
– Позови горничную, чтобы она развела огонь, – приказал Эдвард в отчаянии.
– Но…
– Ступай сейчас же.
Слишком поздно.
Анна выбралась из-под простыней, и теперь показалась ее голова. Ее волосы были восхитительно взъерошены, рот грешно опух. Эдвард почувствовал, как набухла часть его собственной анатомии. Они с Дэвисом посмотрели друг на друга. Их глаза одновременно сузились.
Эдвард застонал и уронил голову в руки.
– Вы камердинер лорда Свартингэма?
Никогда обнаженная женщина, которую заставали в столь компрометирующей ситуации, не говорила так высокомерно.
– Конечно, я камердинер. А вы…
Эдвард бросил взгляд на Дэвиса, который содержал обещание расчленения, нанесения увечья и гибель мира. Дэвис остановился и продолжил более осторожно:
– Леди… э-э… милорда.
– Совершенно верно. – Она прочистила горло и вытащила одну руку из-под одеяла, чтобы убрать назад волосы.
Эдвард нахмурился и обернул простыни более плотно вокруг ее плеч. Он мог бы и не беспокоиться. Дэвис пристально изучал потолок.
– Возможно, – сказала Анна, – Вы могли бы принести чай его милости и послать наверх горничную, чтобы она развела огонь.
Дэвис подпрыгнул от этой оригинальной идеи:
– Сию минуту, мэм.
Он уже на самом деле пятился к двери, когда голос Эдварда остановил его:
– Через час.
Камердинер выглядел возмущенным, но не сказал ни слова – впервые на памяти Эдварда. Дверь захлопнулась за Дэвисом. Эдвард спрыгнул с кровати, быстро подошел к двери и повернул ключ в замке. Он бросил его через комнату, ключ ударился о стену и зазвенел. Он вернулся в кровать раньше, чем Анна успела сесть.
– Твой камердинер довольно необычный, – сказала она.