— Это было нечестно, — повторил Чиун.
— Нет, это было честно, — рявкнул Смит, уже не пытаясь скрыть раздражение. — Вы пообещали, что за девять мер золота, доставленных в Синанджу, заставите Римо снова взяться за работу. Если он все же отказался...
— Не вы поступили нечестно, — прервал его Чиун. — Не вы, о, достойный император, а я. — Старик стыдливо потупил глаза.
— Ясно. Вы хотите сказать, что Римо отказывается работать даже за дополнительное вознаграждение.
— Он не отказывается работать. Он просто не может.
— Почему? — спросил Смит. — Он что, болен?
— Римо охвачен страхом.
Смит почувствовал, что сейчас взорвется. “Страхом!” А сколько раз сам Смит испытывал страх? Сколько раз смотрел в лицо смерти? Он не был от природы так щедро физически одарен, как Римо, и, естественно, не прошел такой тренировки, и все же, когда наступал критический момент, Харолд Смит преодолевал страх и продолжал действовать. Страх не оправдание. На каменистой земле Нью-Гемпшира, где взрастал Смит, бытовала поговорка, которую впитала его суровая душа: “Глаза боятся, а руки делают”.
— Ему надо преодолеть страх, — жестко произнес Смит.
— Я неточно выразился, император, не страх останавливает Римо. Он докопается до причины авиационных убийств хотя бы потому, что не сможет противостоять желанию раскрыть преступление. А докопавшись, вступит в схватку.
— Тогда в чем проблема? Чиун вздохнул.
— Римо не выйдет из схватки живым. Сняв шляпу, Смит крутил ее в руках.
— Откуда вам это известно?
— Известно. Больше я ничего сказать не могу. Вы не принадлежите к Синанджу, и потому вряд ли поверите моему рассказу.
Старик погрузился в молчание. Смит продолжал теребить шляпу.
— Значит, это конец? — наконец проговорил Смит. — Конец Римо? И нашей совместной работе?
— Возможно, — ответил Чиун.
— Не буду притворяться, что я хоть что-то понимаю, — сказал Смит. — И не представляю, что бы я мог сделать, даже если бы понимал.
Он бросил взгляд на дверь, но тут заговорил Чиун:
— Не спешите уходить, император. Я придумал, как можно ему помочь.
Смит поджал губы. Началось, подумал он. Только на этот раз все обставлено более драматично.
— Видимо, надо опять увеличить вам жалование, Чиун. Я очень занят. И за этим не стоило вызывать меня сюда. Если вам нужно больше золота, можно сказать об этом по телефону. И хочу вам сказать, что я разочарован. Очень.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Мне не нужно золота, — раздался голос Чиуна. Рука Смита, уже лежавшая на дверной ручке, замерла.
— Тогда в чем же дело?
— Мне необходимо ехать в Синанджу, — ответил Чиун.
— Об этом не может быть и речи. Такие вещи обговариваются заранее.
— Другого выхода нет, — произнес Чиун.
— Это невозможно.
— В моей деревне есть одна вещь, которая может спасти Римо, — сказал Чиун.
— А вы заодно получите внеочередной отпуск, — ядовито заметил Смит. — Знаете притчу про мальчика, который регулярно обманывал пастухов, крича, что к их стаду крадется волк. Так вот, Чиун, вы кричали “волк!” слишком часто.
Смит распахнул дверь.
— Подождите! — голос Чиуна прогремел как электрический разряд. Плавно, одним движением, словно завился клуб дыма, он поднялся на ноги, подошел к двери и закрыл ее.
— Я беру назад свою просьбу, — сказал он.
— Простите?
— О прибавке к жалованию. О дополнительных четырех мерах золота, о которых, кстати, Римо и не просил. Мне самому хотелось повысить благосостояние деревни. Я отказываюсь от золота ради возможности побывать в Синанджу. Но ехать мне надо немедленно.
Смит внимательно вгляделся в лицо старика. Впервые на его памяти Чиун отказывался от золота.
— Значит, это так серьезно? Так важно для вас?
— Да, император.
— И вы искренне думаете, что ваша поездка поможет Римо?
— Полностью не уверен. Но хочу попробовать, — ответил Чиун.
— Может, вы объясните мне...
— То, что вы не сможете меня понять, вовсе не умаляет вашего величия, император. В мире есть вещи, которые никто не поймет, кроме меня. Ведь я — ныне правящий Мастер Синанджу: вся история мира распахнута предо мной. Мне нужно ехать немедленно.
Они посмотрели друг другу в глаза. Смиту неожиданно открылось, как стар и хрупок Чиун. Наконец американец согласно кивнул:
— Ладно. Поедете со мной в “Фолкрофт”. Прикажу приготовить для вас реактивный самолет и подводную лодку.
— Благодарю, император. Но прежде мне надо еще раз увидеть Римо.
— Я пришлю его, — сказал Смит.
— Рад, что вы хорошо поболтали, — заявил Римо, плюхнувшись на стул.
— Мы не говорили о твоих делах. Правда, не говорили, — сказал Чиун.
— Старый обманщик. Думаешь, я родился только вчера? И ничего не знаю о вашем давнем уговоре убрать меня, если дела пойдут плохо? Если я не смогу больше работать?
— Нашел, что вспомнить. Тогда я еще не знал тебя и не представлял, кем ты можешь стать, — ответил Чиун. — Разговор шел о другом.
Римо некоторое время всматривался в лицо Чиуна, а потом обхватил голову руками.
— А может, так было бы лучше, — проговорил он. — От меня... ничего не осталось. Это все нарастает, Чиун. Запах ощущения. Я подавлен всем этим и не могу от него отделаться.
— Тебе и не удастся, — сказал Чиун.
— Я теряю рассудок. Все мои мысли только об этом. Наверное, тебе стоило бы вспомнить наш старый уговор и отправить меня далеко-далеко. Сделать это так просто — когда я не смотрю на тебя. Нет. Сделай это, когда смотрю. Мне хочется убедиться, что ты держишь прямо плечо.
Римо улыбнулся своей шутке, понятной только им двоим. Десять лет находился он в полном подчинении у Чиуна, учившего его премудрости Синанджу, пока не постиг всего необходимого. Но Чиун никогда не хвалил ученика, а если Римо выполнял задание безукоризненно, тогда Чиун, не желая, чтобы Римо зазнавался, придирался, говоря, что ученик скашивает плечо, а тот, кто не приучается держать плечо прямо, никогда ничего не добьется.
Но Чиун даже не улыбнулся.
— Я никогда не причиню тебе вреда, что бы там ни говорилось в контракте у императора, — сказал он. Римо промолчал, а Чиун продолжал:
— Я лучше расскажу тебе одну историю.
Римо помрачнел.
— Может, лучше все-таки убьешь меня.
— Замолчи, бледнолицая поганка. У меня мало времени. Мне надо рассказать тебе о Лу Опозоренном.
— Ты уже рассказывал мне эту историю. Лу прогнал разбойников с дорог Рима, а потом выступил в цирке. И так далее...
— Я говорил тебе, что у этой истории есть продолжение, — настойчиво произнес Чиун. — И сейчас я собираюсь рассказать тебе, что было дальше. Но никогда и никому — ни слова об этом: последние годы жизни Лу — великая тайна, известная только Главному Мастеру. Я нарушаю традицию, открывая тебе эту тайну.
— Должно быть, он сделал что-то очень дурное, — ядовито произнес Римо. — Что бы это могло быть? Здесь явно не обошлось без денег. Ведь самое худшее, что может совершить Мастер, — это не получить достойную плату за работу. Мастер Лу Неоплаченный. Немудрено, что его имя предано позору.
Чиун не обратил внимания на насмешки ученика. Закрыв глаза, он заговорил на корейском, голос его звучал напевно, речь ритмически напоминала древнюю поэзию. Так он поведал Римо продолжение истории о Мастере Лу, который, покрыв себя несмываемым позором на аренах Рима, покинул этот порочный город и отправился странствовать по неведомым землям Азии.
Но эти странствия, как поведал Чиун, не вносили мир в сердце Лу, пока однажды, когда взошли, закатились и снова взошли все луны года, он не добрался до небольшой деревушки высоко в горах Цейлона. Деревушка эта, гораздо меньше Синанджу, отстояла далеко от других поселений, и люди в ней жили своей, обособленной жизнью. Жители ее были очень красивы, такой тип красоты еще не встречался Мастеру в его скитаниях. Кожа их была не белой и не черной, не красной и не желтой — жители Батасгаты, так звалась деревушка, как бы соединяли в себе все земные расы, не принадлежа ни к одной.