Перед глазами проносились ужасы операционной палаты лазарета и литры пролитой крови. Тысячи бесконечных иголок и переливаний…
Десятки непроснувшихся людей.
И всё из-за него. Из-за его отца, балтийцев, их всех…!
В груди не хватало воздуха на бесновавшуюся ярость и презрение к самой себе, замечтавшейся о сладком запахе ментола и пряной нотке мускусного пота. Забывшей обо всём, что делало меня собой, ради смазливого козла.
Рука уняла дрожь, лишь коснувшись холодненькой бутылочки колы, но за поворотом переулка, солнце неожиданно скрылось в отброшенной тени, а к голове прижался пистолет и кожаная перчатка.
— Пройдёмте с нами, миледи…
Ледяной пот пробил не на шутку, но по звуку взведённого курка, я сразу узнала, с детства знакомый балтийский Владас, по старинке маркируемый заводом, как кольт, а забвение от удара по виску сопроводил лишь звон выпавшего пакета.
Глава 5 В тихом омуте Гурон
Мешок содрали с головы едва ли не со скальпом, грубо дёрнув за затылок.
— Очнулась…?
Сознание то и дело пропадало, теряя реальность в погоне за рассудком, и ускользая от удара по загривку. И всё же, первой мыслью было то, не пострадал ли Джей…
— Вот и славно. У нас не так много времени. Нужно провести его с пользой.
Благо, порочную вереницу бреда в моей голове, вновь прервал прокуренный, слегка грубый и низкий голос, театрально поставленный в духе нуарного кино или прогнанный через микшерный пульт. Впрочем, удивляло лишь то, что этот день догнал меня только сейчас, а не много лет назад.
— Придётся проставляться брату за проигранный спор…
От почти беззвучного шёпота, на губах непроизвольно проступила ухмылка, а растрёпанные пряди прилипали к вспотевшему лицу, так что со стороны я бы, наверное, показалась даже милой. По крайней мере в это хотелось верить до самого конца, который явно будет отличаться лишь кровавыми оттенками макияжа.
— Рад, что вам у нас нравиться, мисс.
Грубый голос сипло затянулся и с характерным звуком потрескивавшего табака, раздавил бычок.
— Вы не против?
В лицо ударил обжигающий свет лампы, а кожа застонала, словно неочищенная рыба, брошенная в раскалённое масло.
— Не сочтите за грубость, мисс Термополис. Это не смертельно, так что считайте чем-то в роде стимуляции памяти.
Мне даже не нужно было открывать глаза, чтобы ощутить острую боль в каждой клеточке лица.
— Я уберу лампу, если вы ответите всего на пару вопросов. Не против?
Едва понимая, что происходит, язык, всё же, не осмелился дерзить и молча согласился с покорно кивнувшей головой.
— Вот и умница. Люблю, когда девочки не спорят.
Свет потускнел, словно прикрывшись от стыда за свои тёмные делишки, но не смотря на каламбур, ослеплял так сильно, что мне не удалось разглядеть хоть что-то, кроме безжалостной лампы и чьей-то фигуры в её тени.
— Что вы знаете про это…?
Руки были связаны, но по столу скользнул тот самый злополучный пакетик с запёкшейся кровью и папиным ножом.
— К нам поступила прелюбопытнейшая информация о том, что этим был ранен наследник ХэдекАрмор и было бы прекрасно узнать, что на нём делают ваши отпечатки.
Я знала, что этим кончится. Знала ещё в тот день, когда посреди ночи за мной закрылась дверь служебного авто и Калининград растворился за непроницаемым бронестеклом. И всё же, в груди почему-то нестерпимо жгло и надеялось, что Хэдек просто не мог так поступить. Не смог бы так успокаивающе улыбаться мне и отчаянно хромать, хладнокровно сдав властям… в конце концов я была ему нужна.
По крайней мере, после стольких лет, мне всё ещё хотелось хоть кому-то верить… пусть даже и такому козлу.
— Вы, ведь, не копы, верно…?
Последним, что застряло в памяти перед тем, как исчезнуть без следа во мгле ночной столицы, был выстрел, который мне снился до сих пор. Страшный сон, который говорил, что это явно не копы и даже не разведка.
— Вы так любознательны, мисс…
«Полисмен» бросил на стол передо мной свой истрёпанный жетон, но, даже изнемогая от жара испепеляющей лампы, я никогда не забуду этот звук и вспышки выстрелов, пробивавшие тонированное окно…
— Простите, я никогда не попадала в неприятности, так что не знаю, как выглядит настоящий значок, но…
Я прикрыла глаза, стенавшие от боли, а по щекам потекли слёзы от страха, с которым было всё равно не договориться, как бы не храбрилась голова. Дурная коробочка, что не забудет скрипучий хруст старого балтийского кольта, стрелявшего в отца по ту сторону моего бронестекла.