Любишь, не любишь, что за глупости ! – произнесла она. – Ты – часть моей жизни, а этим, по-моему, и так достаточно сказано.
Схватив свою сумочку, Маргарет поцеловала Энн в голову, едва коснувшись её волос, и быстро направилась к выходу, на ходу повторяя, не глядя на дочь, свою обычную фразу:
Надеюсь, ты будешь умницей…
* * *
В тот вечер Пьер-Анри не смог придумать для себя ни важных дел, ни приятных развлечений, которые помогли бы ему прийти домой по обыкновению поздно и таким образом избежать общения с семьёй и, в первую очередь, с Элизабет. Будучи в хорошем настроении, он решил сделать исключение и отправиться ужинать домой.
Прислуга накрыла ужин и ушла. Элизабет и Маргарет сидели за столом и молча ужинали. Маленькая хорошо воспитанная Энн вышла из детской, чтобы поздороваться с папой, присутствие которого дома было для неё такой редкостью, что она даже стала забывать, как он выглядит. Но Мадемуазель учила её всегда быть вежливой.
Папа принёс ей большую куклу в длинном атласном платье с кружевами и модной соломенной шляпе с яркими цветами, которой теперь предстояло пополнить ряды похожих кукол, расставленных в шкафу у Энн. Она не очень любила таких кукол, предпочитая играть с мягкими плюшевыми игрушками, но, поскольку папа никогда не интересовался тем, что нравится его дочери, то подарки от него она всегда получала одни и те же. В соответствии с наставлениями Мадемуазель, Энн поблагодарила папу, поцеловала его и отправилась в свою комнату укладываться спать.
Едва войдя в квартиру, Пьер-Анри уловил нечто необычное. Ему показалось, что воздух окрасился в светло-сиреневый цвет, и что повсюду в воздухе висят чёрно-белые выцветшие изображения Элизабет в старинных позолоченных рамах: на одних она была язвительной и смеющейся, на других – разгневанной и истеричной, а на каких-то – безразличной и высокомерной. Эти портреты давили на Пьера-Анри и мешали ему дышать.
Не иначе, как я переутомился ! Всякая нечисть мерещится ! – Пьер-Анри повёл рукой перед глазами, как бы пытаясь отмахнуться от многочисленных Элизабет, наседавших на него со всех сторон. – Надо будет, не откладывая, сходить к врачу.
Пьер-Анри был настроен на плотный и, главное, спокойный ужин, насколько, конечно, это было возможно, сидя за одним столом с Элизабет.
Добрый вечер, Маргарет ! Элизабет, вы прекрасно выглядите ! – сделал над собой усилие господин Морель, решив вспомнить про галантность и полагая, что комплимент в адрес его вздорной тёщи обеспечит ему возможность мирно поужинать в этот вечер.
Рассчитывать на это было по меньшей мере наивно с его стороны.
Наконец-то вы это заметили, – не промедлила съязвить Элизабет, не отрываясь от тарелки. – Впрочем, не могу сказать того же самого про вас, – тут же добавила она.
Пьер-Анри не стал портить себе настроение и решил довольствоваться минимальным ответным выпадом.
Не можете ? Не беда ! Тогда сделайте, как я только что, – посоветовал он тёще, широко улыбнувшись и садясь за стол, – возьмите и соврите !
Элизабет громко скрипнула зубами и злобно стукнула ножом по тарелке. На некоторое время за столом воцарилась тишина, во время которой Пьер-Анри успел покончить с устрицами и белым вином, что несомненно улучшило его настроение, и собрался приступить к основному блюду. При одном взгляде на большое блюдо, прикрытое тяжёлой серебряной крышкой, сразу можно было догадаться, что на нём находится то, чего вкуснее нет в мире: запечённая в душистых травах курица, фаршированная чесноком, перцем и вялеными помидорами.
Пьер-Анри приподнял крышку. От неожиданности и неописуемого отвращения, он чуть не выронил её и с резким стуком неловко вернул на место, подавив в себе внезапно накативший приступ тошноты. На блюде лежала большая дохлая ворона. Он сплюнул и громко выругался. Маргарет и Элизабет смотрели на него вытаращенными от изумления глазами.
Действительно, пора к врачу ! – снова подумал Пьер-Анри и вытер лоб, на котором проступили капельки пота. – Такого не может быть, надо просто взять себя в руки.
Заставив себя повторно приподнять крышку, он с облегчением глубоко вздохнул, обнаружив лежавшую под ней на большом блюде запечённую курицу в хрустящей корочке. Пьер-Анри принялся изучающе рассматривать её, обдумывая, какую именно её часть стоит отведать.
Но внезапно прозвучавший голос Элизабет не дал ему возможности продолжить его размышления.
Боже мой, Пьер-Анри, что это с вами ? Да ведь вы начинаете терять волосы, – с преувеличенной и наигранной заботой в голосе обратилась к нему тёща. – Это называется об-лы-се-ние, – заключила Элизабет с интонацией профессора, произносящего приговор больному раком.
Что ж, у каждого возраста – свои прелести, – дипломатично отозвался Пьер-Анри, твёрдо решив не портить себе на этот раз аппетит. – Вот, у вас, например, тоже…
Но Элизабет не дала ему договорить.
Об-лы-се-ние, – снова раздельно произнесла она, видимо, решив подробно разъяснить пациенту смысл поставленного диагноза. – Вы хотя бы осознаёте, насколько это серьёзно ?
Пьер-Анри удивлённо приподнял одну бровь, не понимая, к чему на этот раз клонит его неугомонная тёща.
Облысение, – всё тем же трагично-профессорским тоном снова заговорила Элизабет, – это медленное, но упорное и прогрессивное превращение головы… в жопу !
Маргарет еле удержалась от смеха.
Да сколько ж можно ! Сколько же это будет продолжаться в моём доме ! – заорал Пьер-Анри и, швырнув на пол салфетку, вскочил из-за стола, уронив стул.
Он побагровел, белки глаз налились кровью, вены на висках запульсировали, мышцы шеи напряглись, кулаки сжались.
Голова постепенно превращается… – продолжала Элизабет, не отрывая взгляда от своего взбешённого зятя, и глаза её так и сверкали от восторга, – в жо-пу ! Сначала – по форме, а потом и по содержанию ! – и с этими словами она громко и истерично захохотала.
На мгновение Пьеру-Анри почудилось, что он слышит карканье целой стаи ворон. Его взгляд быстро перемещался по сторонам в поисках чего-то.
Ага ! – внезапно зарычал он, и его глаза блеснули от ярости. – Держись, старая сволочь !
С этими словами он крепко ухватил за ногу аппетитную курицу, которую так и не успел попробовать и, взмахнув ею над головой, запустил её в Элизабет. Изысканно приготовленная и отменно прожаренная курица, оставив на старте в руке у Пьера-Анри свою правую ногу, взвилась в воздух и, кувыркаясь в полёте, понеслась к цели.
То, что произошло дальше, Пьер-Анри был не в силах забыть до последних дней своей жизни. Более того, оживляя в памяти события того вечера и прокручивая в мыслях каждую деталь, он так и не смог понять, как же всё-таки такое могло произойти. Не найдя никакого логического объяснения случившемуся, он предпочитал считать, что здесь не обошлось без вмешательства потусторонних сил. А случилось вот что.