Смогу ли я достичь такого спокойствия, когда доживу до его лет? Хватит ли у меня сил преодолеть страх и отчаяние, когда приблизится мой конец?
После обеда появился Марко.
Быстрым шагом подошел к Шимуну, протянул ему руку, сел на краешек кровати и заговорил так, как будто перед ним деловой партнер, а не дядя, который его вырастил.
Я чувствовал, что, спрашивая Шимуна о здоровье, он по-настоящему этим не интересуется.
Мое лицо было заслонено газетой, но я не смог ее читать, оказавшись случайным свидетелем их разговора.
Помолчав какое-то время, Марко бестактно сказал:
— Врач говорит, что послезавтра тебе будут делать операцию.
— К сожалению, да.
— Говорит, что ситуация довольно рискованная. Ты опоздал с операцией почти на два месяца.
— Я знаю.
— Если бы ты обратился к врачу месяц назад, как только появились боли, как я тебе и советовал, у тебя было бы теперь больше шансов.
— К чему теперь говорить о том, чего нельзя изменить, — примирительным тоном ответил Шимун.
— Послушай, я хотел тебе кое-что предложить.
— Говори.
— Перед операцией лучше написать завещание.
— Завещание? Зачем? Если я умру, ты и Йосип все разделите пополам. Вы мои единственные наследники. С точки зрения закона — все ясно.
— Он же даже не навестил тебя. У него более надежная работа. Ты потратил на него больше денег, чем на меня. Ты ведь оплатил ему заграничную стажировку. Думаю, было бы справедливо, если бы ты завещал мне свою квартиру.
— Ты считаешь, это было бы справедливо!? — изумленно переспросил Шимун, растерявшись от наглого предложения.
— Да. Если ты примешь решение, завтра я приду к тебе с адвокатом. Мы принесем черновик завещания. Думай до завтрашнего дня. Ты не обязан сразу говорить свое мнение.
Мои глаза встретились с глазами Шимуна. Ему было неловко оттого, что его племянник открыл передо мной свое истинное лицо.
На следующий день после завтрака появился Йосип. Из тех же соображений. Разница была только в стиле.
Йосип был деликатнее, хитрее, не так прямолинеен. Он гораздо дольше Марка изображал озабоченность по поводу здоровья, и лишь после этого поставил вопрос о наследстве и предложил в тот же день привести адвоката, чтобы дать дяде на подпись уже готовое завещание.
Грустно было видеть разочарованное лицо Шимуна. Он забился под одеяло, напоминая раненое животное, которое прячется от стервятников.
Смотреть на это было просто невозможно.
Я вышел в коридор и стал прогуливаться и курить, хотя не испытывал потребности ни в прогулке, ни в сигарете.
Ночь.
Спят все мои товарищи по несчастью. Кроме Шимуна. Его ночник скудно освещает книгу, которую он держит в руке.
Он замечает мой взгляд.
— Если вам мешает свет, я сейчас выключу, — говорит он.
— Нет, нет, мне просто не спится, — отвечаю я.
Завтра в полдень у него операция. В ночь перед операцией уснуть нелегко. Я знаю это по себе.
— Что читаете?
— Стихи. «Стихи о воде», так называется книга. Один мой приятель, большой чудак, лет пятнадцать назад собрал все стихи о реке, которые смог найти. Книгу напечатал за свой счет. Всего в ста экземплярах. Не для продажи. Весь тираж он роздал своим друзьям. Я годами не расстаюсь с этой книгой. Треть стихотворений посвящено Дунаю, моей реке.
Он минутку помолчал.
— Там я был по-настоящему счастлив. Жить на берегу реки — это что-то особенное. Рядом с рекой все как-то легче. Вы понимаете меня?
Я кивнул головой.
Шимун вынул из книги фотографию, которая служила ему закладкой.
— Вот, посмотрите!
Я взял фотографию и поднес ее к глазам. На фотографии маленький деревянный домик на берегу реки.
— Здесь мы собирались. Каждое воскресенье. В этом домике мы держали удочки. Два-три километра вверх по течению от Илока.
Он говорил тихо, шепотом, чтобы не разбудить остальных. Будто прощался со мною, вспоминая о прошедших временах, о годах, когда он крепко держал жизнь в своих руках.
— Мне сегодня повезло больше, чем вам.
— Это почему? — спросил я.
— Я сегодня целый день на диете. Из-за операции. Можно было целый день не есть больничной еды.
Мы засмеялись.
— Завтра утром придут мои племянники, придут в последний раз уговаривать меня подписать завещание, которым лишают друг друга наследства. Для меня это мучительнее, чем сама операция. Ведь вы их слышали, правда?
Я кивнул головой.
— Такие, видно, времена настали. Наверное, это я виноват, что жажда материальных благ для них важнее человеческих качеств. Плохо я их воспитал.