— Тут нет вашей вины. Некоторые вещи происходят помимо нашей воли, как ни старайся. Это судьба.
Он бросил еще один взгляд на фотографию.
— Я ни о чем не жалею, кроме Дуная. Как жалко, что я больше его не увижу, как жалко…
— Не надо так говорить. После операции вы поправитесь, и мы можем вместе поехать туда на рыбалку.
Шимун махнул рукой.
— Анализы у меня плохие. Даже врач не проявляет оптимизма. Да и сам я чувствую, что моя песенка спета.
Я не знал, что ему ответить. Его голос не выдавал ни страха, ни печали.
Неожиданно он перевел разговор на меня.
— У вас хорошая семья. А дочка больше похожа на вашу супругу.
— Мне тоже так кажется.
— Видно, что они вас по-настоящему любят. Да и вы их тоже.
— Да, этого не скроешь.
— И не надо скрывать. Когда вас выписывают?
— Должны в среду. Но я попрошу врача выписать меня на день раньше. Во вторник у меня день рождения.
— И сколько же вам исполняется?
— Сорок.
Меня разбудил шум.
Дежурная медсестра была в панике. Врач кричал на нее, а она перекладывала вину на ночного сторожа. Пришел и заведующий отделением. Все задавали множество вопросов, но не находили ответов.
Шимун исчез.
Напрасно искали его по всей больнице и по всему городу. Шкафчик с его одеждой, в коридоре, был открытым и пустым. Но на нем не обнаружилось никаких следов взлома.
Около девяти часов появился Мирко в сопровождении своего адвоката. Узнав, что дядя исчез, он стал кричать на заведующего. Обвинять его в том, что он не следит за пациентами перед операцией.
— Вы что, не понимаете? Он может умереть, не подписав завещания!
— Господин, у нас здесь больница, а не тюрьма. И вообще, меня не интересует никакое завещание, меня интересует мой пациент.
Вскоре прибыли полицейские. Они расспрашивали нас о том, куда Шимун мог пойти. Хотели знать, о чем он разговаривал с нами накануне побега.
Я им ничего не сказал. Ни единого слова.
Десять дней спустя я ехал на автобусе в Славонию и читал газету. Среди объявлений «черной хроники» я увидел фотографию Шимуна и текст, обращенный ко всем, кто видел этого человека, с просьбой сообщить о его местонахождении в ближайший полицейский участок. Текст был подписан обеспокоенными племянниками.
Поднимаясь от Илока вверх по Дунаю, я разыскал маленький рыбацкий домик. Он был более ветхим, чем казался на фотографии.
Я и сам не понимал, почему здесь оказался. Эта река и этот человек втянули меня в историю их отношений и заставили приехать на это место.
Я не сумел объяснить жене, почему через три дня после того, как меня опустили домой, мне вдруг пришлось уехать из дому. Я не мог сказать ей правду, потому что правда часто бывает неправдоподобной. Я сказал, что мне нужно уехать по работе.
Дверь была не заперта. В скромном помещении лежали удочки, стоял стол и три стула. На столе лежала книга. Та самая. Я открыл ее на титульной странице. И увидел дарственную надпись, от которой у меня захватило дух. Вот что там было написано:
«Дорогой Петр! Мой молодой друг, я знал, что Вы будете меня искать, поэтому дарю Вам книгу, которую я бесконечно люблю. Вместо того чтобы что-то объяснять и прощаться, отсылаю вас к стихотворению на странице 37, которое скажет вам все.
Ваш Шимун»
Я открыл тридцать седьмую страницу и на одном дыхании прочитал короткое стихотворение:
В объятиях реки
У меня мороз по коже пошел от этих стихов и от того, что они мне со всей определенностью сообщали.
Я снова открыл страницу с дарственной надписью. Под ней стояло вчерашнее число.
Недалеко от домика на влажной земле я увидел следы ботинок, которые вели к реке. Я подошел к самому краю берега, нагнулся и дотронулся пальцами до холодной воды, а потом помахал рукой в сторону устья, приветствуя то ли Дунай, то ли Шимуна. Или их обоих.
Перевод с хорватского Ларисы Савельевой