— Забудь об этом, — раздраженно ответила я. — Они просто хотят припереть меня к стенке насчет дела Берил Медисон. Как только я отказываюсь давать информацию о каком-нибудь особенно зверском преступлении, тут же каждый репортер в городе хочет узнать, в каком колледже я училась, есть ли у меня собака, как я отношусь к смертной казни, какой мой любимый цвет, еда, фильм и какие убийства я предпочитаю.
— Я отменю, — пробормотала она, протягивая руку к телефону.
Когда я ушла из отдела, времени оставалось в обрез, чтобы добраться до дома, закинуть несколько вещей в дорожную сумку и преодолеть пробки в часы пик. Как Марк и обещал, билет ждал меня в аэропорту, и уже через час я устраивалась в первом классе — одна в совершенно пустом ряду. В течение следующего часа я маленькими глотками потягивала тоник со льдом и пыталась читать, тогда как мои мысли плыли, как облака в темнеющем небе за овальным окном.
Мне хотелось видеть Марка. Я понимала, что это не профессиональная необходимость, а слабость, которую, как мне казалось, я полностью преодолела. Я то чувствовала волнение, то испытывала отвращение к себе. Я не верила ему, но отчаянно хотела верить. «Он не тот Марк, которого ты знала когда-то, и даже если бы он был им, вспомни, как он с тобой поступил». И не важно, что говорил мой разум, мои чувства не внимали ему. Я прочитала двадцать страниц романа, написанного Берил Медисон под псевдонимом Эдер Вайлдс, и в голове ничего не осталось. Я не люблю исторические романы, а этот совершенно точно не выиграл бы никаких призов. Берил писала хорошо, ее проза порой звучала как песня, но повествование в целом хромало на костылях. Это была своего рода бесформенная масса, творимая по шаблону. И я спрашивала себя, смогла бы она преуспеть в настоящей литературе, если бы осталась жива.
Голос пилота неожиданно объявил, что мы приземлимся через десять минут. Город внизу представлялся, поразительной сценой — с круговращением огней, крошечными светлячками, ползущими по магистралям, и красными сигнальными лампочками, мигающими с вершин небоскребов.
Через несколько минут я извлекла свою сумку из багажного отделения и сошла по трапу в сумасшествие «Ла Гуардиа». Я испуганно обернулась, когда чья-то рука легла на мой локоть. Марк, улыбаясь, стоял за моей спиной.
— Слава Богу, — сказала я с облегчением.
— Что такое? Ты приняла меня за карманника? — сухо спросил он.
— Если бы ты был им, ты бы не стоял здесь.
— Это уж точно. — Он повел меня через терминал. — У тебя только сумка?
— Да.
— Хорошо.
Покинув здание аэропорта, мы сели в такси, управляемое бородатым сикхом в темно-красном тюрбане, которого звали Манджар, как сообщала табличка, прикрепленная к приборному щитку. Они с Марком долго кричали друг на друга до тех пор, пока Манджар, наконец, как будто понял, куда нам нужно ехать.
— Надеюсь, ты не ела, — обратился ко мне Марк.
— Если не считать жаренного миндаля... — Я чувствовала его плечо каждый раз, как машина со скрипом поворачивала в очередной переулок.
— Недалеко от гостиницы есть хороший мясной ресторан, — громко сказал Марк. — Я рассчитывал, что мы как раз поужинаем там, поскольку я совершенно не знаю, где что находится в этом чертовом городе.
«Только бы добраться до отеля», — подумала я, когда Манджар затянул непрошеный монолог насчет того, что он приехал в страну, имея в виду жениться, и он намерен сделать это в декабре несмотря на то, что сейчас не представляет себе, кто будет его женой. Он продолжал рассказывать нам, что работает таксистом всего три недели и учился вождению в Пенджабе, где сел за трактор в возрасте семи лет.
Движение на дороге было бампер к бамперу, и желтые такси кружились, как дервиши в темноте. Добравшись до центра города, мы проехали мимо плотного потока людей в вечерних туалетах, присоединявшихся к длинной очереди перед Карнеги-Холлом. Яркие огни и люди в мехах и черных галстуках будоражили старые воспоминания. Мы с Марком любили театры, симфонические концерты, оперы.
Такси остановилось перед отелем «Омни Парк Сентрал», внушительным, сияющим огнями сооружением рядом с театральным районом на углу Пятьдесят пятой и Седьмой. Марк подхватил мою сумку, и я следом за ним прошла в элегантный вестибюль. Зарегистрировав меня, он отослал сумку в номер, и уже через несколько минут мы вышли на морозный вечерний воздух. Я была рада, что захватила пальто.
Пройдя три квартала, мы оказались у «Галлахера». Витрина этого ужаса всех коров, кошмара коронарной артерии и мечты каждого любителя свежего мяса являла собой огромную выставку в виде холодильной камеры, заполненной всеми сортами мяса, которые только можно вообразить. Внутренность ресторана представлялась местом поклонения знаменитостям, фотографии которых с их автографами покрывали стены.
Было очень шумно. Бармен смешал нам крепкие напитки. Я зажгла сигарету и осмотрелась. Столы стояли близко друг от друга, что типично для нью-йоркских ресторанов. Слева от нас двое бизнесменов были поглощены разговором, столик справа пустовал, а за столиком напротив сидел поразительно красивый молодой человек, упорно трудившийся над «Нью-Йорк Таймс» и пивом. Я внимательно посмотрела на Марка, пытаясь понять выражение его лица. Его взгляд был напряжен, и он вертел в руках свой скотч.
— Итак, зачем я здесь, Марк? — спросила я.
— Может быть, я просто хотел пригласить тебя пообедать, — сказал он.
— А если серьезно?
— Я серьезно. Ты недовольна?
— Как я могу быть довольна, когда жду взрыва бомбы? — ответила я.
Он расстегнул пиджак.
— Сначала мы закажем, а потом поговорим.
Он всегда так со мной поступал, придумывая все что угодно, лишь бы заставить меня ждать. Может быть, в нем просто говорил адвокат. Прежде это выводило меня из себя, и теперь ничего не изменилось.