— Он не простой парень, — согласилась я. — Странно, что он так ярко чувствует Берил. Она — одна из многих людей, которые проходят перед его глазами каждый день. Как часто она приезжала? Раз в месяц или реже?
Марино кивнул.
— Однако она, видимо, манила его, как яркая неоновая вывеска. Может быть, все это — совершенно невинно. А может быть, и нет.
Я вспомнила, как Марк говорил, что Берил была «запоминающейся».
Мы с Марино молча и не торопясь пили кофе, на мои мысли снова наползала темная тень. Марк, должно быть, тут какая-то ошибка, наверное, есть какое-то логическое объяснение, почему его не было в списках «Орндорфф и Бергер». Может быть, его имя пропущено в каталоге, или фирма недавно поставила компьютер, и данные о нем были неправильно закодированы. Поэтому его имя и не подтвердилось, когда секретарша ввела его в компьютер. Возможно, обе секретарши — новенькие и не знают многих адвокатов. Но почему его вообще нет в чикагском справочнике?
— По-моему, тебя что-то гложет, — в конце концов сказал Марино. — Это ощущение не покидает меня с того момента, как я пришел сюда.
— Я просто устала, — ответила я.
— Ерунда. — Он отхлебнул из чашки.
Я чуть не захлебнулась кофе, когда он сказал:
— Роза сказала, что ты уезжала из города. У тебя состоялся маленький продуктивный диалог со Спарацино в Нью-Йорке?
— Когда Роза сказала тебе об этом?
— Не имеет значения. И не сердись на свою секретаршу, — попросил он. — Она всего лишь сказала, что тебе понадобилось уехать из города. Она не сказала — ни куда, ни к кому, ни зачем. Все остальное я выяснил сам.
— Как?
— Ты мне сама сказала, вот как. Ты же не отрицала это, правда? Так о чем вы беседовали со Спарацино?
— Он сказал мне, что разговаривал с тобой. Может быть, сначала ты должен мне передать ваш разговор? — ответила я.
— Нечего рассказывать. — Марино взял свою сигарету с края пепельницы. — На днях он позвонил мне вечером домой. Не спрашивай меня, как, черт побери, ему удалось узнать мое имя и номер телефона. Он хочет получить бумаги Берил, а я не собираюсь их отдавать. Возможно, я был бы более расположен сотрудничать с ним, но уж больно мерзкая личность. Начал давать распоряжения и вообще вел себя, как прыщ на ровном месте. Заявил, что он ее душеприказчик, и начал угрожать.
— И ты совершил благородный поступок, послав акулу ко мне в отдел, — сказала я.
Марино непонимающе смотрел на меня.
— Нет. Я даже не упоминал твоего имени.
— Ты уверен?
— На все сто. Разговор продолжался от силы три минуты. Не больше. Твое имя не упоминалось.
— А как насчет рукописи, которая оказалась в перечне полицейского отчета? Спарацино спрашивал о ней?
— Спрашивал, — сказал Марино. — Я не сообщал ему никаких подробностей, только сказал, что все бумаги Берил обрабатываются как улики, сказал обычные слова, что не имею права обсуждать подробности ее дела.
— Ты не говорил ему, что найденная рукопись была передана под расписку в мой отдел? — спросила я.
— Нет, черт побери! — Он смотрел на меня непонимающим взглядом. — Зачем мне говорить ему об этом? Это же неправда? Я принес рукопись Вэндору — проверить на отпечатки, и ждал там же, пока он закончит. А затем унес ее с собой. Она — в хранилище личного имущества вместе с другими ее проклятыми вещами, даже сейчас, пока мы тут с тобой беседуем, — Марино помолчал. — А что? Что Спарацино сказал тебе?
Я встала, чтобы снова наполнить наши кофейные чашки. Вернувшись, я рассказала Марино все. Когда я закончила, он разглядывал меня с недоверием, и в его глазах было что-то еще, что совершенно лишило меня присутствия духа. Я, кажется, впервые увидела, что Марино напуган.
— Что ты собираешься делать, если он позвонит? — спросил Пит.
— Если Марк позвонит?
— Нет, если семь гномов позвонят, — саркастически съязвил Марино.
— Попрошу его объяснить, как это может быть, что он работает в «Орндорфф и Бергер» и живет в Чикаго, когда его нет ни в одном справочнике. — Настроение у меня продолжало падать. — Не знаю, но попытаюсь выяснить, что, черт побери, происходит на самом деле.
Марино смотрел в сторону, поигрывая желваками.
— Ты думаешь, не замешан ли в этом деле Марк... не связан ли он со Спарацино, не имеет ли отношения к нелегальной деятельности, к какому-нибудь криминалу? — Я едва решилась произнести вслух леденящие душу подозрения.
Марино раздраженно закурил.
— А что еще я должен подумать? Ты не видела своего экс-ромео более пятнадцати лет, даже не говорила с ним, не слышала ни слова о том, где он. Это все равно, как если бы он провалился сквозь землю. И вдруг — он на твоем пороге. Откуда ты знаешь, что он на самом деле делал все это время? Ты не можешь этого знать. Тебе известно лишь то, что он тебе рассказывает...
Мы оба вздрогнули от того, что телефон неожиданно зазвонил. Идя на кухню, я инстинктивно глянула на часы. Еще не было десяти. В груди у меня что-то екнуло от страха, когда я снимала трубку.
— Кей?
— Марк? — Я с трудом сглотнула. — Где ты?
— Дома. Прилетел в Чикаго, только что вошел...
— Я пыталась позвонить тебе в Нью-Йорк, в Чикаго — в офис... — я запнулась, — из аэропорта.
Повисла многозначительная пауза.
— Послушай, у меня мало времени. Я звоню, чтобы сказать, что сожалею о том, как все получилось, и чтобы убедиться, что у тебя все в порядке. Я еще позвоню тебе.
— Где ты? — спросила я снова. — Марк? Марк!
Ответом был сигнал отбоя.
Глава 7
На следующий день, в воскресенье, я проспала звонок будильника. Я проспала мессу. Я проспала ленч и чувствовала себя вялой и неуспокоившейся, когда наконец выбралась из постели. Я не могла вспомнить своих снов, но точно знала, что они были неприятными.