– Ты, верно, детка, не понимаешь моих возможностей. Я могу сделать так, что во всей столице для тебя не найдется работы. Даже унитазы мыть не возьмут. Но я ведь предлагаю по-хорошему.
– Вы предлагаете мне продать свою жизнь. Обменять свободу на горстку бумажек. Вы серьезно считаете, что все в этом мире можно купить?
– Все-таки не хочешь по-хорошему. Отлично. Мой сын нужен мне рядом со мной любой ценой. Как думаешь, как быстро он отвернется от тебя, узнав, что ты нищенка и воровка?
– Я не воровка! – кулаки сжимались от едва сдерживаемой ярости.
– А не докажешь. Скажу, что ты украла из моего дома драгоценности. – Голос ее стал не в пример холоднее. – Или ты сейчас все-таки возьмешь деньги и скроешься из города, навсегда оборвав все связи со Славочкой. Так что?
Подойдя ближе, широко улыбнулась. Эта женщина просто не понимала, что я никоим образом не могу повлиять на ее сына. Она не отступится и наверняка проделает все то, что обещала.
– Да, конечно.
Страх прокатывался по венам, обволакивал душу, душил, но слезы сдержать удавалось. Она не увидит ни единой капли. Такая же снобка, как и остальные. Деньги затмевают разум. Такие, как она, всегда втаптывали детдомовцев в грязь, но ей я не позволю. Я уже выросла и могу постоять за себя.
Колье, спрятанное под платьем, легко расстегнулось и легло на столешницу.
– Можете забрать вот это. На нем как раз мои отпечатки. Даже утруждаться не придется.
Ужас клокотал, оковывал, нашептывал черные мысли. Дверью я хлопнула от души и уже не слышала, что там говорила начальница мне вслед. Здесь я определенно больше не работала – знала, не вернусь никогда. После такого не возвращаются.
Сколько гуляла средь пустых улиц, которые омывались холодными каплями дождя? Не знаю.
Почему-то до боли хотелось снега и мороза. Так, чтобы боль душевную заменить физической, чтобы пальцы горели от холода. Хотелось выть.
Нет, я не самоубийца и прекрасно понимала, что против этой дамочки всего лишь песчинка, хоть и не виновата ни в чем. Прекрасно осознавала, нам со Стасом действительно лучше больше не видеться. Просто он точно не для меня, и вновь и вновь появляющиеся проблемы на моем пути – лишь еще одни доказательства тому. Он не мой Снежный Король, а я не его принцесса.
Вечер оседал немой темнотой. Там, за стеклом кафетерия, шумел величественный город, но здесь – я купалась в одиночестве. Наедине с собой позволяла выйти наружу жалости. И пусть на меня смотрели как на мокрого подбитого воробья. Пусть. Становится все равно, что о тебе подумают, когда рушится целая жизнь.
Еще вчера я не знала, сомневалась и была уверена в том, что с легкостью отпущу Стаса на все четыре стороны. Просто немного погреюсь в его теплых лучах и уйду. Но все же согласилась – так легко, глупо и нелепо. Согласилась с мечтательной мыслью о том, что наши ненормальные отношения могут продлиться чудь дольше, чем несколько дней. Да и были ли эти отношения? С каждым часом все больше убеждала себя в том, что придумала свою собственную сказку. Сказку, у которой никогда не будет счастливого конца.
Грудь жгло, а глаза горели от непролитых слез. Так обидно, черт возьми, так обидно! Детдомовка – клеймо, которое останется со мной до конца моих дней.
Телефон разрывался от звонков, а мне совсем не хотелось ни с кем говорить. Не хотелось никого видеть. И даже на экран смартфона смотреть не хотелось, потому что на нем отчетливо высвечивалось сообщение от до боли знакомого номера:
«Возьми трубку. Нам нужно поговорить».
Да только разговаривать не о чем.
Глава 11. Станислав
Глава 11. Станислав
Злился. Неимоверно злился, потому что все вновь катилось к чертям собачьим. Прекрасно знал, что Марину ко мне послала мать. Точно так же был уверен и в том, что с матерью все хорошо, а ее сердечный приступ и немощность бессовестно наиграны. Всегда манипулировала мной, жалуясь на здоровье, которое было куда крепче, чем у меня. Да она еще и у внуков переживет, о чем говорить?
– Сынооок, это тыыы? – слабый голос раздался из вороха одеял.
Несмотря на светлый день, все окна спальни были скрыты за тяжелыми портьерами, а в комнате превалировала тьма. Актриса… Моя мать до сих пор не поняла, что я раскусил ее уловки еще на втором сердечном приступе. К слову, тогда я собирался на учебу в Гарвард.
– Это я, – произнес излишне спокойно. – Пришел попрощаться. У меня вечером самолет.