– Не бросай меня, – слышалась мольба, будто она вот-вот собиралась помирать. – Мне так страшно здесь одной.
– У тебя огромный штат прислуги, мама. Ты не одна.
Не подходил к кровати. Не хватало еще видеть ее наигранные слезы. Это тяжело – отказывать, даже если точно знаешь, что тебя разводят как мальчишку. Все-таки, какой бы стервой она ни была, она моя мать.
– Да, конечно. Уезжай. Брось меня одну. Я никому не нужна. Ни твоей неблагодарной сестре, ни тебе. – Опять все по одному и тому же кругу. Раздражение накатывало волнами, грозясь выплеснуться в очередной скандал, завязанный на женской истерике.
– Не приплетай сюда Аню. Она учится, и вполне успешно.
– Она такая же, как ты! Вам от меня только деньги и нужны! – голос выбился из выбранной роли, а мать резко села на постели, и лицо ее больше не казалось больным.
– Глупо обвинять своих детей в том, что они твои дети. У меня нет времени на бессмысленные препирательства. Прости, но мне пора. Позвоню, как устроюсь.
Уже повернулся, чтобы выйти из спальни, но всего одна фраза заставила остановиться, прирасти ногами к полу:
– Торопишься к своей официанточке? Не думала, что мой сын так низко опустится.
– О чем ты? – обернувшись, внимательно ждал пояснений, но мать не торопилась. Она уже поняла, что заинтересовала, зацепила меня.
– Мне без разницы, кого ты трахаешь, но не смей тащить голодранок в мой дом! Это чудо, что у меня ничего не пропало!
Не понимал, о чем, о ком она говорит. Каждая следующая фраза все больше сбивала с толка.
– Не знаю, о чем ты.
– Как же! Не ври собственной матери! Марина прекрасно видела, как эта вертихвостка выходила утром из твоей квартиры. И не говори мне, что она приходила делать уборку! – мать поднялась с постели и, взяв пачку сигарет со столика, закурила.
– Стася?
– Ха, ты даже имени ее не знаешь. Я же говорю: вертихвостка. Ее зовут Настя, и она числится официанткой в одном из моих офисов. Скажи спасибо, что мне не все равно, что происходит с моим сыном.
Она, словно фокусник, достала из кармана халата то самое колье, которое я подарил Стасе. Вещица с громким стуком упала на столик, а я все меньше понимал из нашего диалога.
– Ты виделась с ней, – не спрашивал, утверждал. – Кто позволил тебе забрать украшение?
– Ты забываешь, с кем говоришь, щенок. Твоя потаскушка сама отдала мне его.
– Не смей так говорить. Ты ее даже не знаешь. Держу пари, ты вынудила ее это сделать. – Повернувшись к двери, вновь собрался уходить.
Да какого хрена? Я поговорю со Стасей. Уверен, нам просто нужно встретиться, и она все объяснит. Всему должны быть чертовы причины.
Официантка… Да хоть уборщица! Не работа делает человека человеком. В конце концов, я не собираюсь прямо завтра тащить ее в ЗАГС. Нам хорошо вместе, а деньги… Иногда мне кажется, что деньги избавляют людей от человечности, выжигают все хорошее, оставляя пустоту.
Сколько бездушных кукол я видел? Молодых девчонок, уверенных в том, что мир вертится исключительно вокруг них. Для них жизнь – это новые шмотки, клубы, ровный загар да разговоры о том, у кого яхта длиннее и член больше. Так плохо ли, что Стася не одна из них?
Да, беседа определенно нужна. Расставить все точки над и – важно, если мы собираемся вместе отправиться в Великобританию. Не люблю, когда что-то скрывают. Без доверия не бывает дружбы, как и хорошего секса.
– Побежишь к ней выяснять отношения? На что ты надеешься? Твой брак предрешен, и ты знаешь об этом.
Больше не оборачивался. Так и стоял спиной, забивая гвозди в крышку гроба родственных связей:
– Ты не можешь распоряжаться моей жизнью, и мне плевать на твои договоренности. Сегодня мы со Стасей уезжаем. И знаешь, если я вдруг захочу жениться на ней, ты станешь последним человеком, у которого я спрошу совета.
Она еще что-то говорила мне вслед, что-то кричала, но… наплевать. Давно пора искать свою жизнь, давно пора отойти от маминой юбки.
Звонил Стасе, то есть Насте, пока добирался до дома. Не выпускал телефон из рук, упаковывая вещи в чемодан. Пелена злости застилала глаза. Разве трудно поднять хренову трубку? Не думал, что поведет себя как малолетка, не отвечая на звонки. Это бесило. Самолет через два часа, а я пытаюсь найти иголку в стоге стена!
Равномерные гудки сменились тихим голосом лишь тогда, когда завел мотор тачки. Думал, прибью ее, однако не успел сказать ни слова.
– Мы не можем больше видеться, прости, – прозвучало слишком жалко, а внутри что-то оборвалось. Сломалось, взорвалось, разбилось вдребезги.