Павел Савойский был поразительно похож на мать. От грубоватых черт отца ему досталась лишь их мужественность.
Списывая всё на действие алкоголя, она поставила его смазливую рожу заставкой на рабочий стол. (Пусть лыбится, ей не жалко.) Потом собрала всё написанное за день в общий файл и отправила, как сказали, на рабочий ящик. Придут утром — почитают. Пусть видят, что она честно отрабатывает свой аванс.
Старенький комп завис, раскладывая всё по полочкам в своих майкрософтных мозгах. Она раскачивалась в кресле, скрипящем пружинным ревматизмом, и почти уловила ритм в этой ломящей зубы какофонии, когда зазвонил телефон.
Сквозь паутину трещин она пыталась рассмотреть номер. Вроде местный, хотя какая разница, сейчас сами расскажут какие косметические услуги ей хотят предложить на ночь глядя.
— Слушаю, — сказала она устало.
— Дана? — спросил приятный мужской голос.
— Она самая, — готовясь послать в жёсткой форме этого «предлагателя», соответствующим тоном намекала она.
— Простите, если не вовремя, — он как-то слишком быстро стушевался. — Просто вы письмо прислали, и я подумал, что вы, наверно, тоже работаете. В-общем, я очередной раз извиняюсь…
Она вернула стул в вертикальное положение так резко, что чуть не врезалась лбом в монитор.
— Павел… Дмитриевич? — она ошалело уставилась на его улыбающееся на экране монитора лицо.
— Да, я же не представился. Почему-то подумал, что вы меня узнаете, вернее не подумал, что надо представиться, — скороговоркой частил он. — В-общем, да. Да, это… Савойский.
Наверно, это ощущение сравнимо с тем, когда, спрыгнув со скалы, влетаешь в ледяную воду. По крайней мере, вдохнуть всё то время пока он говорил, она точно не могла и теперь у неё просто не было в лёгких воздуха, чтобы ответить. Оставшийся без кислорода мозг оглушительно стучал пульсом в висках как ложкой по пустой кастрюле, и в голове у неё эхом носилось: Савойский, Савойский, Савойский…
— Дана? — встревожился он.
— Я… просто… не ожидала, — она немного пришла в себя. — Но я ещё не сплю, нет. Да, я работала, но не подумала, что кто-то будет читать это прямо сейчас.
— А я вот засиделся, да ещё эта разница во времени.
— Я помню, да, ещё перелёт…
— Да, я только ночью прилетел и почти не спал, а теперь вот сижу. Ночь, а у меня наоборот, сна ни в одном глазу. И тут ваше письмо.
Она словно ему что-то личное написала, так обрадовало его это сообщение.
— Наверно, ещё дело в кофе. С ним всегда так. Когда надо — от него никакого толка, а стоит выпить чашечку ближе к вечеру и всё, сна ни в одном глазу.
«Господи, что я несу? Что я несу? Он же сказал: разница во времени. А что ещё сказать?» — паниковала она.
— Наверно, и в нём то же. Я… посмотрел вашу работу, — он вздохнул. — Неплохо, но у меня есть одно замечание, а может пожелание.
— Хорошо, я слушаю.
«Он ещё и посмотрел?!»
— Я так и не нашёл ваше резюме. У вас какое образование? Филологическое, педагогическое?
— А это важно? — насторожилась она.
«Чёрт побери, да нет у меня никакого образования!»
— В принципе, нет. Просто ваши тексты они какие-то слишком художественные. Поэтому я подумал о каком-то литературном вашем прошлом.
— Нет, я не спившийся член союза писателей. И даже не вращаюсь ни в каких окололитературных кругах.
— Охотно верю, — улыбнулся он.
— А что вы подразумеваете под словом «слишком»?
— Ну, вот, например. Вы описываете Фортунер: брутальный дизайн, с хладнокровной уверенностью профессионала, ехидным оскалом вертикальных ниш обтекателя. Это не машина, это маньяк какой-то. Мне уже страшно к нему даже подойти, не то что сесть за руль, — его голос как мотор Харлея на низких оборотах, мягкий, бархатистый, хрипловатый.
Она бы слушала его вечно. И он читает вслух её текст, это так интимно. Только её текст ему не нравится.
— А по мне так очень даже запоминающийся образ. Сразу выделяет его из общей массы внедорожников, которые все как один сравниваются с хищниками, — никто не любит, когда критикуют его работу.