— О твоей подопечной, конечно. И о работе, которая оказалась не совсем то, что ты ожидал, — Данка преследовала его до самого дивана, сложив на груди руки.
— Дан, девчонке шесть лет, а она весит как ты, — развёл он руками. — Считаешь это худая?
— Какая девчонка шести лет, Лёш? Разве ты не на дочку мэра работаешь? — Данка села с ним рядом и всё ждала, что он смутится её информированности.
— Какая дочка мэра? Этот пончик — дочь какого-то предпринимателя, вроде владельца обувной сети. Не знаю, лично его никогда не видел, меня нанимала его жена.
— Серьёзно? — прикрыла рот рукой Данка, боясь расхохотаться. — А я уже себе невесть что напридумывала.
— Да, вижу уже. А что там на счёт дочки мэра? Она же вроде взрослая девица у него?
— Ты-то откуда знаешь?
— Ты только что меня ей в телохранители записала, — улыбнулся он. — Слышал, там тоже одного из наших взяли, а мы же как одна семья. Ты меня чем-нибудь накормишь?
Он оглянулся в сторону кухни.
— А надо? А то у меня к тебе разговор. Боюсь, ты потом и есть разхочешь.
— Решила на мне сэкономить? — встал Лёха. — Давай корми, за одно и поговорим.
Данка собрала на стол что нашла, поминутно вздыхая и искоса посматривая на его спокойное лицо.
— Ну, развздыхалась, — он поднял было вилку, но потом положил на место. — Давай, выкладывай!
— Я думаю, зря мы это всё затеяли, — она присела на краешек табуретки.
— Мы вроде и не затевали ещё ничего, — он всё же взял вилку и воткнул в кашу с мясом, которую Данка гордо назвала «плов».
— Вот давай и не будем.
— Хорошо, — ответил Лёха, откусывая солёный огурец.
Вот так просто. «Хорошо» и всё. Данка смотрела как его длинные пальцы держат вилку, как двигается резко очерченная челюсть, как выпирает на длинной шее кадык — он даже ел красиво — и молчала, не зная, что ещё сказать.
— Друзьями то мы можем остаться? — замер он с полным ртом. — Или мне даже приходить больше нельзя?
— Приходи, конечно, — жалко улыбнулась Данка. — Друзьями. Как всегда.
Тишина. Никакого грохота, означившего упавший с души камень. И облегчения, что этот разговор всё же состоялся. И только рождественские гимны, доносившиеся из телевизора и навевавшие грусть. Сердцу не прикажешь, и не обманешь его никак. И Данка чувствовала своё сердце таким огромным, что никак не протиснешься мимо него ни бочком, ни на цыпочках. Не обогнуть, не отпихнуть, не пододвинуть.
А Лёха доел, поблагодарил и с кружкой чая переместился к телевизору. Словно они лет сто уже женаты и, поговорив за ужином, решили, что обои в ванной клеить не будут. Сложно, дорого, ещё и быстро облетят.
И Данке хотелось с ним поспорить, что-то объяснить, доказать, в конце концов просто извиниться. Она застыла на пороге кухни столбом, тупым бесчувственным бревном, обидевшим хорошего человека просто так.
— Зачем же ты меня к дочке мэра приревновала? — спросил он не поворачиваясь. И только заметив на экране оперную певицу, широко разевающую рот уже несколько минут, Данка осознала, что Лёхе не всё равно.
— Это, наверно, элементарное собственничество, — она присела на краешек дивана.
И то, что он сразу не ушёл как-то тревожно намекало ей на тот поцелуй, когда она просила его не торопиться. Она оглянулась в поисках чего-нибудь тяжёлого. Если он сейчас протянет к ней руки, чтобы доказать, что ей всё же есть что терять, она огреет его Историей Средневековья под редакцией Умберто Эко. Вот и пригодится, наконец.
Но он не потянулся. Он посмотрел на неё спокойно и внимательно, как только он один умеет смотреть, синим бесконечным взглядом и отвернулся.
— Ладно, если понадоблюсь, телефон починить или полку там прибить, звони, — он встал и как обычно, без суеты оделся и без поцелуя, вышел.
И огромное как воздушный шарик сердце внутри неё словно легонечко кольнули, и через крошечную дырочку вырвался тонкий и жалобный писк. Да, оно непомерно распухло от чувств к Савойскому, но горячий воздух лёгких Алексея Коновалова его тоже надувал. Оно затрепетало, сжалось и опало без него. В нём остался только слабый сквозняк надежд.
Лёха ушёл, а Пашка так и не появился.
Данка мучила своего невидимого координатора длинными и подробными письмами, но он отвечал неохотно, коряво и неграмотно, и она бросила эту затею. Эту единственную затею, которая позволяла ей держаться. Не отчаяться, не заныть, не воспользоваться раньше времени последним шансом — телефонным звонком на номер незнакомого абонента. Она держалась из последних сил, веря в магию наступающего Нового года. И дождалась, только того, чего никак не ожидала.