Лидия судорожно мяла в руках ткань платья.
— Когда мама узнала, что у меня будет ребенок, она плакала целыми днями. Она встала с постели и пригрозила, что убьет его за то, что он со мной сделал. Он расхохотался и ударил ее. Она упала. Потом она плакала еще больше, обвиняя себя во всем, что случилось. Через несколько недель она умерла. Она просто однажды вечером уснула и больше не проснулась. — Лидия не обращала внимания на слезы, которые проложили на ее щеках искрящиеся дорожки. — Я ушла на следующее утро и много недель скиталась где попало, перебиваясь тем, что могла найти. Одна фермерская семья была очень добра ко мне. Они кормили меня, и я пожила у них какое-то время, но потом… мне пришлось уйти. Я шла и шла, пока не упала, чтобы родить. Ты знаешь остальное.
Лидия замолчала — ей пришло в голову, что мечтам о лучшей жизни настал конец. Росс больше никогда не пожелает ее теперь, когда он узнал о ее прошлом.
В своем рассказе она умолчала о том, как Клэнси ее тогда нашел. Доброму фермеру и его жене она сказала, что ее муж умер и она пытается вернуться домой к родителям до того, как родится ребенок. Клэнси явился вслед за ней и сообщил им, что она его неверная жена. Она убежала, но не успела пробежать и мили, как он настиг ее. Она пыталась бороться. Он упал и ударился виском о камень. Она решила, что он мертв. Что же Росс скажет теперь, если она откроет ему, что ее презренный сводный братец до сих пор домогается ее?
Они сидели в напряженном молчании. Наконец он, слегка поерзав, глубоко вздохнул и произнес:
— Я был преступником, Лидия.
Это она меньше всего ожидала от него услышать. Она подняла голову и посмотрела на него. Отчаяние на ее лице сменилось ужасом.
— Преступником? — повторила она. Она, конечно, знала об этом. Она ведь видела объявление. Чему она не могла поверить — так это тому, что он ей в этом признается. Разве это не знак доверия?
— Я был в банде братьев Джеймс. Совершал налеты на поезда. Стрелял в людей. Нескольких убил. — Он говорил отрывисто, но она чувствовала, как внутри него словно бы отворяются шлюзы. Он столько лет хранил эту тайну и теперь хотел выговориться.
— Расскажи мне все, — мягко попросила она.
— Моя мать была шлюхой, — грубо выпалил он и метнул взгляд на Лидию, чтобы проверить ее реакцию. Он не раз представлял себе, как сообщает это Виктории, он представлял себе, какой ужас будет написан у нее на лице, как побледнеет оно, как задрожат губы, как в ужасе она закроет глаза. На лице Лидии он не прочел ничего подобного. Она только выжидательно смотрела на него. Он решил выразиться еще более грубо, быть может, он захотел проверить, насколько хорошо она его понимает. — Пойми меня. Она была жирной, ленивой, грязной шлюхой.
Если ее лицо что-то и выражало, так только нежность и сострадание.
— Ты любил ее?
К своему стыду, он обнаружил, что этот вопрос чуть было не заставил его расплакаться. Он ответил, словно бы стараясь заглянуть внутрь себя:
— Я хотел любить ее. Боже, как я этого хотел! Может быть, я и любил ее. Когда я был совсем маленьким ребенком, я хотел, чтобы она любила меня, но… — Он поежился, как бы пытаясь отогнать воспоминания, и выпрямился. — Я был лишь досадной случайностью в ее жизни, и она никогда не позволяла мне об этом забыть.
— А твой папа?
— Я так и не знаю, кто это был! — Он невесело рассмеялся. — Да и она не знала. Я даже не знаю точно, когда у меня день рождения. Мадам, содержательница борделя, позволяла мне находиться в задней комнате вместе с барменом, а тот колотил меня каждый раз, когда я раскрывал рот. Дейзи — так ее звали, так вот, она никогда не позволяла мне называть ее мамой. Она работала всю ночь, а днем отсыпалась. Я был по большей части предоставлен сам себе, шатался по улицам города, нарывался на неприятности, воровал, разбивал окна — в общем, делал все, что сходило мне с рук. И у меня это ловко получалось — я всегда выходил сухим из воды. Потом мне это надоело. Я нашел работу в платной конюшне. Именно там я научился обращаться с лошадьми. Когда мне было лет четырнадцать, Дейзи умерла.
— Как?
— Однажды утром она проснулась с болью в животе. И боль не проходила. Старый док сказал, что это воспаление и он ничего поделать не может. К полудню следующего дня она умерла.
Мадам вышибла меня. Работа в конюшне мне тоже к тому времени надоела. Я рассудил так: что бы я теперь ни сделал, в глазах всех жителей города я навсегда останусь сыном шлюхи Дейзи. Так зачем лезть из кожи вон, чтобы стать лучше? К тому времени я накопил богатый опыт в игорном зале борделя. Я научился пить, сквернословить, играть в покер. И еще я очень хорошо умел постоять за себя.
Я украл лошадь у своего хозяина и смылся из города. Я скитался там и сям, в основном занимаясь всякими темными делишками. Первый человек, которого я убил, обвинил меня в том, что я жульничаю при игре в покер. Он вытащил пистолет, когда я обозвал его поганым вруном. Но я вытащил свой пистолет быстрее.
— А ты жульничал?
Он печально улыбнулся:
— Конечно. Кажется, ставка была — пять долларов. Я убил человека за какие-то жалкие пять долларов. — Он мрачно взглянул на нее и продолжал: — Мне было около двадцати, когда разразилась война. Я вступил в партизанский отряд. Это было похоже на праздник. Я мог красть и убивать, и у меня было на это благословение армии Конфедерации. И при всем том я был хорошим солдатом. Люди, которым безразлично, жить или умереть, всегда отчаянно рискуют и обычно остаются в живых. Умирают, как правило, люди благородные, — задумчиво произнес он. — Но война закончилась, и такому бандиту, как я, ничего не оставалось, как продолжать свое дело до тех пор, пока кто-нибудь не окажется удачливее его. Однажды вечером в салуне у меня была стычка с одним человеком, и я одержал верх. Там был Коул Янгер, он видел, как я обращался с оружием, и предложил познакомить меня с Джесси и Фрэнком. Так я присоединился к их банде.
Она не знала людей, которых он назвал, но поняла, что это знаменитые преступники.
— Я пробыл с ними около двух лет. Потом мы совершили налет на банк — дело поначалу обещало быть легким. Слишком рьяный помощник шерифа позволил убить себя в перестрелке. Мне пришлось вернуться, чтобы посадить на свою лошадь одного из Янгеров — его лошадь была убита. Кто-то — думаю, шериф — тяжело меня ранил. Я был единственным, кто был ранен серьезно. Им пришлось бросить меня в лесу, чтобы оторваться от погони.
— Они бросили тебя?
— Они были вынуждены. — Он пожал плечами. — Если бы это был один из них, то я бы поступил точно так же.
— Но ты мог умереть!
Он рассмеялся над ее наивностью.
— К этому всегда надо быть готовым. Я и должен был умереть. Лидия, мое настоящее имя — Сонни Кларк. Так вот, Сонни Кларк умер в тот день где-то в горах Теннесси.
Выражение ее лица показало, что она все поняла.
— Там тебя и нашел Джон Сакс?
— Я точно не помню. Я очнулся много дней спустя в его хижине. Как-то, Бог его знает как, с помощью снадобий, которые он заставлял меня пить, с помощью всех этих гнусно воняющих припарок, которые он прикладывал к моим ранам, ему удалось вытащить меня из пасти смерти, и через несколько месяцев я снова мог передвигаться. Помнишь шрам у меня на груди? — спросил он. Она кивнула. — Пуля прошла навылет. Как она не задела сердце и легкое, я не знаю и никогда не узнаю.
Мозг ее напряженно работал, пытаясь домыслить все остальное.
— Ты сменил имя?
— Сакс сам предложил мне это. Пока я был без сознания, он состриг мне волосы, чтобы обработать рану на голове. — Лидия содрогнулась, подумав о том, как он истекал кровью. И не успели они оба это заметить, как она уже сидела у него между колен, положив руки ему на бедра. — У меня отросли усы и борода. Бороду я сбрил, но с усами я выглядел старше и был непохож на себя прежнего. Я проработал у него почти год, провел там всю зиму. Когда я от него уехал, я был уже другим человеком.