Он упёрся лбом в стекло:
- Я не человек. Я чудовище. Я жалкий полукровка, обречённый на мучительное существование, - я не видела, как слеза покатилась по его щеке. - С самого детства был изгоем. Жил во дворце среди людей, но был одинок. Все сторонились меня, считая другим. Я никогда не болел, раны затягивались у меня на глазах. Родители запрещали детям играть со мной. Да и сами дети боялись меня.
- Я не боюсь тебя! – громко сказала я.
Тан обернулся и посмотрел в мою сторону.
- Наоборот… - я запнулась и так и не сказала того, что хотела.
Он вновь уставился в окно. Минуту в комнате стояла тишина. Не знаю, о чём думал Тан, я думала о нём. Как желала, чтобы в ту самую минуту он подбежал ко мне и заключил меня в свои объятья! Я бы не стала сопротивляться.
- Мне пора, - сказал Тан, не оборачиваясь. - Береги себя! Ты тоже в опасности! – после этих слов он запрыгнул на подоконник, быстрым движением руки открыл окно и шагнул в темноту ночи. Всё произошло в долю секунды, так быстро, что я не успела сообразить, что он собственно сделал. Потом вспомнила про пятый этаж.
- Нет! Тан! – в испуге я закричала, хорошо, что дежурная медсестра не услышала моих криков.
Вскочила с кровати и подбежала к распахнутому окну. Но Тана уже и след простыл.
Я почувствовала облегчение. Не камень, а огромная скала упала с души. Я знала правду. И эта правда ничуть не пугала меня. Меня пугало то, что я очень хотела помочь человеку, или тому, кого считала человеком, завладевшим моим сердцем, моей душой, поим разумом без остатка. Но не знала, как это сделать.
Глава седьмая «Предупреждение»
- Отец, мне нужны деньги! - Истомин, набравшись смелости, показывая всем своим видом, что не собирается идти у него на поводу, без стука открыл дверь в кабинет отца.
Отец, отвлекшись от своих бумаг, взглядом, полным негодования, посмотрел на сына.
- Как ты смеешь так разговаривать со мной? – Истомин-старший побледнел.
- А как ты смеешь решать за меня? Это моя жизнь! И я буду сам принимать решения.
- Что? – отец встал из-за стола. - Что ты сказал?
- Я сказал, что теперь сам буду принимать решения. Сам буду решать, с кем мне общаться, а с кем нет! – голос Влада был уверенным.
- Да ты в своём уме? Ты остался без денег. Может, тебя, под запор посадить на пару недель, чтобы подумал над своим поведением.
- Ты можешь делать со мной, всё, что хочешь. Своего решения я не изменю! - твёрдо сказал Влад.
- Это ты из-за той девчонки? Ты готов отказаться от родного отца ради той девки? – Истомин-старший побледнел ещё больше.
- Она не девка! А, если и делать выбор между вами, боюсь, он будет не в твою пользу.
- Что ты сказал, щенок?! Ты готов предать родного отца ради какой-то посудомойки?!
- Отец, ты слышишь себя?! Тебя только это волнует?! Ты против неё потому, как у её отца нет банков и ресторанов?!
- Ты больше никогда не увидишься с этой девчонкой! Я не позволю, чтобы она сломала тебе жизнь!
- Но отец! Ты же ничего не сделаешь ей?! Правда?!
- Ты не оставляешь мне выбора! – у Истомина-старшего заблестели глаза, он уже не мог остановиться. - С первого раза не получилось – какой-то сопляк помешал! Но следующий раз я не промахнусь! – ехидная улыбка скользнула на его лице.
- Так это был ты! – Влад пошатнулся, слеза покатилась по его щеке. - Тот чёрный внедорожник! Это твоих рук дело?!
- А ты сомневался? Я же по-хорошему просил тебя не видеться с ней! Но ты ослушался! Ты не оставил мне другого выбора!
- Нет! Отец! Этого не может быть! – Влад опустился на колени, слёзы мешали ему говорить.
Он вновь вспомнил детство, тот день, когда в последний раз видел маму. Она стояла на коленях, умоляя отца. Но тот был непреклонен. Как и теперь. Влад понимал, что отец не отступится. Василиса обречена. И он сам был тому причиной.
- Отец! Нет! Не трогай её! Умоляю тебя! – Истомин подполз к отцу на коленях и обнял его ноги. Он говорил взахлёб. - Я сделаю так, как ты хочешь! Только не тронь её!
Влад ненавидел себя в этот момент. Сам себе обещал не сдаваться, идти до конца. Но опять оказался трусом.
- Макс! Макс! – кричал Истомин-старший.
В дверях кабинета появился Макс.
- Под замок его! Пусть посидит в своей комнате! Поставить охрану по всему дому! Чтоб не сбежал, как в прошлый раз!
Истомин-старший освободился из объятий сына, который до последнего не хотел выпускать его, и твёрдой походкой направился к выходу.
- Докладывать каждые три часа! – вновь обратился он к Максу. - А сейчас выйдем – есть разговор!
- Отец! Пожалуйста! – сидя на полу, продолжал рыдать Истомин.
Но отец не обращал на его мольбы никакого внимания. У него были дела поважнее.
… Я провалялась в больнице две недели. Две долгих недели, которые показались мне вечностью. Прогревания, ингаляции, уколы сделали своё дело, и, наконец-то, наступил тот долгожданный день – день моей выписки. За время пребывания в больнице я стала любимой пациенткой. Сам врач Аркадий Тимофеевич вместе с медсёстрами вышли в холл проводить меня.
- Больше к нам не попадайте, Василиса, - обнимал меня за плечи Аркадий Тимофеевич. - И выбирайте погоду для прогулок.
- Спасибо за всё! - отвечала я на его объятья. - Буду стараться!
За «обнимашками» ко мне выстроилась очередь, так что Света и Генка, встречающие меня с цветами и «Прагой» - моим любимым тортиком, покорно ожидали своей в сторонке.
После того, как мои провожающие скрылись в длинном больничном коридоре, ко мне подбежала Света.
- Ура! Наконец-то, - обняла меня так крепко, что я не могла и вздохнуть.
Генка держался скромнее.
- Истомин так и не появился ни разу? – спросила подруга, не дав мне опомниться после её крепких объятий.
Я покачала головой.
- А ты так и не позвонила ему? – не отставала она.
- Зачем ему звонить? Оно и к лучшему!
- А Тан тоже не приходил ни разу?
Я опустила глаза:
- Нет. Тана я тоже не видела, - от упоминания его имени дрожь пробежала по телу. Я почувствовала, как щёки покрылись лёгким румянцем, выдававшим мою ложь.
В общаге меня встречали наша Ольга, и девчонки с юрфака, жившие в комнате по соседству. По поводу моей выписки из больницы они устроили настоящий праздник. Повсюду висели разноцветные воздушные шары и плакаты с надписью «Добро пожаловать домой!» Грустные мысли, не дававшие мне покоя не так давно, ушли на задний план, освободив место радости, переполнявшей меня в ту минуту. Даже о Тане я забыла на какое-то время. Жаль, что ненадолго….
Я с нетерпением ждала ночи, чтобы, наконец-то, закончился этот мучительно долгий для меня день, чтобы с утра проснуться пораньше и пойти в университет, где я надеялась его увидеть. Зря…. Мои надежды не оправдались. Тана в университете не было. На следующий день я его тоже не видела. И через неделю он там не появился. Истомин тоже пропал. Я чувствовала себя брошенной. От чувства одиночества мне хотелось волком выть. Смешно звучит, потому как слово «волк» теперь имело для меня несколько иное значение, чем раньше.
Единственное, что придавало мне силы, была моя курсовая. Работая над ней, я всё больше и больше узнавала о бозкурте. Он стал для меня кем-то иным, нежели небесным существом, в которое верили древние тюрки. Я чувствовала непрерывную связь между нами.
Курсовые мы сдали на проверку, и наступил день объявления результатов.
Профессор Левин немного задерживался. И аудитория, как обычно, представляла собой место дислокации.
Дубровина и её приближенные перемывали кости провинившимся. Сегодня они обсуждали какую-то Веронику с параллельного потока. Точно я не поняла, какую оплошность та совершила, но, явно, серьёзную, потому, как весь словарный запас Анджелины Джоли был использован ею за какие-то десять минут.