Выбрать главу

— Леонид Фомич что же, не скоро появится? — догадался я.

— Честно говоря, папа еще не вернулся из города. Но он едет, он звонил.

…Через час мы сидели на каменной скамье в средневековом гроте, откуда открывался вид на сосновую рощицу и на пруд с плавающими утками. Пейзаж слегка портила массивная фигура охранника с автоматом, стоявшего шагах в двадцати, уважительно повернувшись к нам спиной. К этому времени я уже знал, в чем главная проблема Лизы: при всей здешней роскоши и жизни по принципу «чего душа пожелает», она была самой натуральной узницей. В прошлом году отец разрешил ей начать учебу в университете (на юридическом), но после кое–каких досадных происшествий, на которые Лиза лишь намекнула, ее оттуда забрали. Ее неволя не была строгой, ей принадлежали прекрасный парк, и дворец, и московская квартира, но все- таки она была натуральной заключенной, потому что шагу не могла ступить без надзора. За час я узнал про нее довольно много, Лиза трещала без умолку, будто с тормозов сорвалась. Или давно у нее не было собеседника, с которым хотелось бы пооткровенничать. Мы быстро почувствовали душевное родство. Я поддакивал, хмыкал, иногда вставлял умные фразы. Выкурил за час семь сигарет. Ее тихий, торопливый голос, взволнованное лицо, манера прикасаться к моей руке своими тонкими пальчиками с доверчивостью домашнего зверька, полное отсутствие кокетства и какая- то странная отрешенность, и еще что–то в ее облике, в гибкой, стремительной фигурке, — все вместе подействовало на меня одуряюще. Могу даже сказать, что сто лет не испытывал таких пряных ощущений от общения с существом противоположного пола. Внезапная ее доверчивость ко мне, думаю, объяснялась отчасти тем, что Лиза, оказывается, прочитала моих «Странников», книга ей понравилась, и она считала меня известным писателем и, наверное, пожилым человеком.

Ее матерью была никакая не проститутка, а некая Марина Колышкина, одна из жен Оболдуева, тоже, как я сумел понять, к тому времени пропавшая без вести. Лиза носила ее фамилию (не приведи Господь прослыть Оболдуевой!). Матушка ее, пока была жива, работала врачом в районной поликлинике, и Леонид Фомич высмотрел ее прямо на улице из окна лимузина… Все, точка. Дальше в своем рассказе на эту тему Лиза не пошла. Она и во многих других местах обрывала себя на середине, на полуфразе, будто споткнувшись. При этом взглядывала на меня с испугом, словно спрашивая: я глупая, да? С первых минут я испытывал чувство, что тут какой–то обман, какая–то мистификация: не могло это простодушное создание быть дочерью Оболдуя, одного из отвязных властителей нации.

О нем мы тоже поговорили. Лиза заметила с задумчивым и отстраненным видом, что ее отец сложный человек, но, в сущности, добрый и безобидный. Всем верит, а его частенько обманывают, водят за нос. Услышав такое, я закурил восьмую сигарету, и Лиза обеспокоенно заметила:

— Вы много курите, Виктор Николаевич. Это ведь не полезно.

— Я знаю, — ответил я. — Организм требует. Он у меня сожжен табаком и алкоголем.

Я обнаружил, что изо всех сил стараюсь произвести впечатление остроумца и, если удавалось вызвать на лице ее вежливую улыбку, готов был прыгать от радости. Про то, какую книгу я должен состряпать, Лиза сказал так:

— Если бы я обладала хоть капелькой вашего таланта, Виктор Николаевич, то написала бы об отце не сухое документальное произведение, а настоящий роман. Его жизнь дает массу материала. Ведь если вдуматься, в ней, как в зеркале, отразился весь наш век, со всеми его страстями, победами и поражениями.

Если вдуматься, согласился я про себя, в этой мысли почти нет преувеличения.

Из грота Лиза повела меня на конюшню, где в стойлах били копытами два гнедых ахалтекинца и могучий рысак–тяжеловес. Лиза дала мне сахарку, чтобы я угостил лошадей. Я это сделал не без душевного трепета. В лошадях я не разбирался (хотя был период, когда носил денежки на ипподром), но глядя на этих грозных, большеглазых, похожих на испуганных детей представителей породы, понял сразу, что они стоят целое состояние и вообще с ними лучше не связываться.

Еще Лиза познакомила меня с собаками. Сперва с огромным мраморным догом, как раз вышедшим на крыльцо подышать и оглядывавшимся с брезгливым выражением хозяина, которому надоело все на свете и в первую очередь незнакомые людишки, пытающиеся набиться к нему в приятели. Дога звали Каро. Лизе он учтиво поклонился, вильнув хвостом, а в меня, по–моему, плюнул. Но не укусил, и за это спасибо. Потом на псарне меня облаяли две овчарки и свирепый будь, который при моем появлении сделал ужасную попытку перегрызть массивную железную цепь, на которой сидел. От злобы чуть не упал в обморок, как мне показалось. Лиза сказала смущенно: