Выбрать главу

цивилизованную обработку в гуманитарных пунктах, и все первичные инстинкты утратили естественным путем от непомерных лишений и тотального отравления ядохимикатами. В животном мире им не было аналогов. В отличие от нормальных мутантов, одичавшие соплеменники ничего не боялись и ненавидели лютой ненавистью всех, в том числе и себе подобных. Поладить с ними можно было единственным способом: телепатически внушить, что находишься на ступеньку ниже, чем они, хотя в действительности таких ступенек уже не было. В научном смысле одичавшие являли собой последнюю степень вырождения мыслящей протоплазмы.

Мите заткнули рот какой–то вонючей дрянью, обмотали телеграфным проводом, как и вырубившуюся Дашу, зацепили их автомобильным тросом и, точно падаль, поволокли через чащу. Раня бока на колдобинах и сучьях, стараясь уберечь глаза, Митя ни на секунду не забывал о том, что Даше, не умеющей группироваться, наверное, приходится еще хуже. От этой мысли сердце обливалось слезами — вот следствие позорного очеловечения.

Притащили в самую глушь, двумя колодами свалили у кострища, оставили одних. Митю ткнули мордой в землю, но для одного глаза остался обзор: лесная прогалина, шалаши из еловых веток… Лагерь отверженных.

— Эй, — окликнул он. — Даша, ты живая?

Даша отозвалась глухо:

— Мы здорово накололись, да, Митя?

— У тебя руки–ноги целы?

— Вроде да.

— Значит, ничего страшного… Будут допрашивать, не груби, отвечай радостно, искренне… — Не успел досказать, набежали опять волосатые хлопцы, быстренько вынули кляпы, развязали, потом снова примотали тем же проводом к толстой сосне: теперь они не могли видеть друг друга, но, пошевелив пальцами, Митя коснулся ее бока, даже почувствовал сквозь полотняную ткань куртки, как бьется, частит ее пульс.

— Слышишь меня?

— Слышу, Митя… Что с нами сделают?

— Скоро узнаем. Потерпи маленько.

— Убьют, да?

— Нет, накормят и отпустят… Даша, мне понадобится твоя помощь.

— Не понимаю. Шутишь?

— Чувствуешь мои пальцы?

— Думаешь, так получится?

— Что получится?

— Хочешь секса напоследок?

Митя ощутил першение в горле и странное давление в висках, и тут же сообразил, что смеется. Увы, одна за другой возвращались прежние человеческие эмоции. Перевоплощенные не умеют смеяться. Они лишь корчат рожи, когда под кайфом, но и это бывает редко.

— Придется поделиться энергией, своей мне мало. Ты должна настроиться на передачу. У меня уже получилось один раз… там, в доме… Это как прямое переливание крови. Ничего особенного. Поможешь мне?

— Зачем это?

— Объясню, если удерем. Поможешь или нет?

— Пожалуйста… Хоть забери меня всю. Давно пора… Митя, откуда ты знаешь, что это был Николай–угодник?

Митю не удивило, как скачут ее мысли. Похоже, в психической регенерации она отставала от него на фазу.

— У деда была икона. Прятал в матрасе. За это его и сожгли вместе с домом.

После паузы Даша мечтательно прошелестела:

— Я помню. Дедушка Захар. Славный старик. Однажды перенес меня через ручей и отшлепал. Мне было четыре годика. Митя, а ты помнишь, как был маленький?

Ответить он не успел. На поляну выступила процессия особей мужского пола, вооруженных чем попало: калеными дротиками, старинными саперными лопатками, у двухтрех на пузе болтались проржавевшие «калаши», у других за спинами охотничьи луки, на поясах колчаны со стрелами. Впереди вышагивал главарь столь впечатляющего вида, что у Мити засосало под ложечкой. Коротконогое, до неприличия исхудавшее существо, словно выбравшееся из могилы, с круглой, несоразмерно раздутой башкой, поросшей чер

ной шерстью, сквозь которую лихорадочно сияли маленькие алые глазки, разя окружающих неистовым блеском разума. В когтистой лапе главарь сжимал мобильную трубку эпохи погружения во тьму, служившую ему, скорее всего, амулетом. Кроме того, на волосатой груди на золотой цепочке болтался пластиковый рожок для обуви.

Главарь со свитой обошел три раза сосну, к которой были привязаны пленники, при этом почмокивал, приседал и подскакивал, как кузнечик. Обход имел, вероятно, ритуальное значение. Дашу, обвисшую на проводах, главарь ткнул мобильником в грудь и что–то проверещал радостное, но неразборчивое, что–то такое:

— Утю–тю–тютеньки!

Потом остановился перед Митей, и тут же кто–то услужливо вывернулся с колченогим стулом. Главарь уселся, запахнул острые коленки волчьей шкурой и эффектно харкнул, попав Мите на ногу. Маленький, тщедушный, он разглядывал жертву с таким видом, будто прикидывал: проглотить целиком или раскромсать на куски. Митя на мгновение встретился с ним взглядом и опустил глаза: это было все равно что смотреть на пламя электросварки. «Нет, не справлюсь», — подумал он печально.