«Тут я согласен с предыдущим оратором», подумал я про себя.
В этот момент одна из медсестер сказала сесть и сильно наклониться вперед.
Последовала серия уколов в спину, а затем мне неприлично высоко задрали ноги. Операция началась.
V
Эдмунд Розенберг вел себя очень спокойно.
После местной анестезии он продолжал быть вежливым и даже отвечал на шутки доктора Анджала, который весьма бесцеремонно сказал пациенту раздвинуть ноги, уложил их на подставки и стал проверять действие анестезии, стуча по бедрам лежащего молодого человека.
На пенис Розенберга я пока старалась не смотреть. Признаться, это была моя первая операция в качестве старшего ординатора, а не интерна. Нет, тут дело было не в стеснении, возбуждении или прочих фрейдовских категориях. Просто я хотела собраться с мыслями — мне ведь сейчас надо будет «копаться» щупом у него во внутренних органах.
«Ну так и пошуруди у него там хорошенько, ахахаха!»
«Как нестыдно мы же девушка… тем более агрегат какой солидный…»
«Ага! Посмотрела…»
«Так! Замолчали оба. Дайте сосредоточиться… ангелы… демоны… кто вы там».
Я выдохнула и подошла ближе. Анджал, как раз закончил убалтывать пациента — это у него метод такой был: человек расслабляется, перестает нервничать, и анестетик начинает действовать эффективнее — затем старший коллега кивнул мне.
— Начинаем, — добавил он, обращаясь к медсестрам.
Но тут Эдмунд Розенберг резко поднял голову и, улыбаясь, сказал.
— Простите, я понимаю, что вы сейчас полезете мне в пенис…
— Ууу, какой умный, — попытался пресечь пациента Анджал, но тот продолжил, давая понять, что его слова важны.
— У меня Там есть некая патология… в смысле, выход уретры не через центральное отверстие в головке… как положено, а немного снизу. Посмотрите, — по взгляду Розенберга было видно, что ему одновременно смешно, и он смущен.
— Да, да, сейчас разберемся, — только и сказал ничуть не удивленный доктор Анджал и указал мне, мол «Приступай».
Я приступила. Но взяв щуп и прицелившись, действительно увидела, что уретральный канал в пенисе пациента имел неправильный вход, укороченный и выходящий снизу.
Немного растерялась.
— И что мне с этим делать? — взглянула на Анджала. Видимо на лице у меня сохранилось больше растерянности, чем я думала.
— Дай сюда, — довольно резко сказал он. Взял щуп, бесцеремонно вытянул пенис Розенберга и мастерски ввел щуп в уретральный канал.
— Вот смотри, — указал он мне на монитор, — теперь медленно поворачивай и протаскивай дальше. Ищи камень.
Он передал мне инструмент, и я продолжила, успев краем глаза заметить, что пациент внимательно изучает процесс на мониторе.
— Опустите, пожалуйста, голову, — попросила я.
— Хорошо. Простите, что мешаю, — ответил я доктору Фенимонд, но сам все равно не мог оторвать взгляда от монитора.
«Это вот так я выгляжу изнутри?!.. Ух ты!»
«Зря радуешься, Эдичка, вы люди такие мягкие… непрочные… вот бывал я знаком с одним огненным демоном, вот он…
«Замолчи, прошу тебя. Видишь нам интересно. Да, Эдичка, вот такими создал нас всех Господь, хрупкими тварями Его… Но это лишь оболочка, ведь душа твоя под этой скорлупой крепка. Вот как ты смело справляешься с болью»
«Да он же под анестезией! Совсем нимб все заслоняет?»
«Уф, как вы запарили. Дайте на себя посмотреть»
Наблюдать за ходом операции через монитор было одновременно странно и потрясающе. Пациент в таких ситуациях явно не должен видеть то, что видел я. Но оторваться от зрелища?.. Нет уж!
Щуп медленно «полз» вперед, раздвигая эластичные склизкие стенки сначала мочевого пузыря, а затем мочеточника. Я видел это своими глазами. И эта иррациональность поражала. Ведь я совсем не ощущал в себе инородного металлического предмета, но мозгом понимал, что сейчас мое тело во власти этого инструмента в руках симпатичной докторши.
Одно резкое движение, и это будет разрыв органа. Я остро ощутил хрупкость своего бытия, и от этого захотелось жить еще сильнее.
— Ты почему смотришь в экран? — вдруг спросил доктор Анджал, — почему он смотрит?
— Интересно же! — только и смог ответить я.
— Эй, положи голову, не мешай работать! — пристыдил он.
И я все же повиновался. Надо было выдохнуть.
«Вот она, Эдмунд, одна из экзистенциальных границ, про которые рассуждали Сартр, Кьеркегор и Камю. Сама жизнь на тонкой линии между До и После»