Внезапно мне очень хочется рассказать про Пиппу. Но что я скажу? Моя ассистентка – сногсшибательная райская пташка, по которой я сох в школе? И она отлично ладит с моей собакой? И набила мой холодильник самыми вкусными блюдами, несмотря на то, что вместо списка продуктов я просто рявкнул купить «еды»? И теперь она будет жить со мной и спать через стенку?
А может, еще что-то делать через стенку. У меня кровь приливает к члену от этих мыслей.
– Отлично, – отвечаю я. – Все отлично.
Она ставит тарелки на стол.
– Я хочу прийти на игру.
– Не думаю, что это хорошая идея.
Она глядит на меня так, будто я ударил ее, и я сразу жалею о своих словах. Я мог бы сказать это по-другому. Но это правда плохая идея. Запах алкоголя – триггер для нее, а на хоккейных матчах пьют все. Если что-то случится, это полностью отвлечет мое внимание, а мне нельзя терять концентрацию на льду.
– Джейми, – ее взгляд кажется мягким, но в нем заметно раздражение, – у меня была одна маленькая паническая атака.
Вернее, призналась она в одной.
Она сосредоточенно раскладывает по тарелкам лазанью.
– А ты с меня пылинки сдуваешь.
Потому что ты слишком хрупкая, и история показывает, что не особо-то хорошо справляешься. Я вспоминаю десятилетнего себя и как я сам собирал себе обед в школу, когда она была на пике своей депрессии.
– Тебе нужна помощь с переездом? – возвращается она на кухню, и я вздыхаю с облегчением. Тему с матчем пока закрыли.
– Нет. Я уже все разобрал.
Она подозрительно на меня смотрит. Ей известно о моем жестком расписании.
– Быстро ты.
Я прочищаю горло.
– Я нанял ассистента, чтобы помогал мне с Дейзи и со всем остальным.
Мама молча моргает. А потом ее губы расползаются в улыбке.
– Ты? Ты кого-то нанял, чтобы тебе помочь?
– Тут нет ничего такого. – Я смотрю на нее максимально сурово, но чувствую, как у меня подергивается уголок рта.
Она смеется.
– Как скажешь. – Проходя мимо, она слегка толкает меня плечом. – Это отлично, дорогой.
В моей груди разливается тепло. Я смущенно опускаю глаза.
– Ну да… – Пожимаю я плечами. – Она кучу всего делает, чтобы я не тратил время и мог сосредоточиться на хоккее.
– Она? – Мама наклоняет голову, и ее глаза загораются.
У меня сердце в пятки уходит, и я исподлобья смотрю на нее.
– Ну да, – снова пожимаю плечами я.
У меня краснеет шея.
– Как ее зовут? – Ее взгляд словно лазерами пронзает меня, и уголки ее губ лукаво приподнимаются.
Я пытаюсь держаться нейтрально и никак себя не выдавать, но при мысли о моей симпатичной ассистентке у меня учащается пульс.
– Пиппа.
Пожалуйста, не спрашивай, откуда она, умоляю. Я обязательно ляпну, что мы учились в одной школе, и все, пиши пропало.
Она довольно, задумчиво мычит.
– Милое имя. Сколько ей лет?
Она учуяла свежую кровь.
Мне двадцать шесть, значит, Пиппе двадцать четыре.
– Не знаю.
– Примерно.
У меня бегут мурашки. Она знает. Она, мать твою, знает!
– Немного младше меня.
– М-м. – Она с улыбкой кивает и смотрит на меня. – Интересно.
Я молчу.
– Симпатичная?
Я нервно запускаю пятерню в волосы.
– Не знаю.
– Ну у тебя же есть глаза, правда? – спрашивает она таким невинным тоном, как будто не знает ответа.
Я тяжело вздыхаю, потому что в моих страданиях сейчас виновата не столько мама, сколько я сам со своей несвоевременной любовью.
И я ни секунды не сомневаюсь, что мне точно не стоило просить ее переехать.
– Да! Понятно? – выпаливаю я. – Она очень симпатичная и прекрасно поет, и Дейзи ее обожает.
Мама закусывает губу, чтобы скрыть улыбку, но ее глаза сияют.
– Что?! – взрываюсь я.
Она покатывается от смеха.
Я рычу и закатываю глаза. Умеет же она все из меня вытянуть.
Мама продолжает мне улыбаться, усаживаясь напротив и наклонив голову.
– С Эрин прошло уже много времени, – тихо говорит она, и у меня сжимается горло. – Я видела ее по телевизору. Она звезда.
У меня так сжимаются челюсти, что зубы трещат, и я вспоминаю себя семь лет назад, в свой дебютный сезон. Эрин Дэвис – модель на пути к успеху, шокировавшая весь модный мир своим внезапным уходом с подиума. Последние несколько лет она работает на телевидении. Я периодически проверяю, снимается ли она.
Мама думает, что мы с Эрин расстались, потому что я не мог посвящать время и хоккею, и отношениям. Технически так и было. Но она не знает, что, когда Эрин сообщила мне о своей небольшой задержке, я запаниковал. Эрин была так рада, а на моем лице она увидела ужас. Да боже мой, нам было девятнадцать лет! Это был мой первый год в лиге, и я отдавался хоккею так, как никогда в жизни. При первой возможности я улетал проведать маму. Мой главный друг детства, Рори Миллер, не хотел больше со мной общаться, потому что мы стали играть за разные команды. Все изменилось, и я с большим трудом справлялся со своей жизнью. И меня пугала перспектива взвалить на себя еще больше ответственности. Но я бы это сделал, несмотря на все трудности.